Это было, пожалуй, лето 1960 года, когда я впервые встретил Георгия Степановича. Я должен был передать привет от моей коллеги ее подруге. Их дружба имела долгую историю. Еще в начале 30-х годов немецкая и русская школьницы учились вместе в московской школе. Удивительным образом они нашли друг друга после войны, в сталинское время, когда вынуждены были прерваться все контакты.
Я представился как славист из ГДР. Частные визиты из-за границы были тогда редкостью. Очевидно, поводом было то, что Китти Букштайн, она собственно и была подругой моей коллеги, устроила тогда прием и пригласила много знакомых. У них определенно был интерес, что-нибудь услышать о социалистической Германии. Там была душевная, дружелюбная обстановка, ели, пили, и мне вспоминаются разные обсуждения и долгие разговоры.
Я больше всего общался с оказавшимся в этом обществе немцем, немецким евреем, который эмигрировал со своими родителями из гитлеровской Германии в Советский Союз. А после женитьбы там и остался навсегда. Его семья происходила из Геры, у его отца была там своя часовая мастерская. Когда он узнал, что я тоже родом из Геры, стал мне рассказывать о своем детстве, задавать вопросы. Как выглядит сегодня этот кинотеатр, или торговый дом Тица. Я ему подробно отвечал на подобные вопросы . Радость услышать о знакомых и любимых местах превышала чувства, связанные с изгнанием из тех мест.
50-60-е годы были временем оттепели в Советском Союзе. Тогда Илья Эренбург опубликовал свой роман об изменениях политического климата, и назвал его "Оттепель". После смерти Сталина и прежде всего после 19 съезда КПСС обрушились стена молчания. Однако люди в большинстве своем были еще очень сдержанны в высказывании своих политических взглядов. Открытые политические дискуссии только начинались. В журнале "Новый мир" появился рассказ о поездке в США русских интеллектуалов, писателей и художников. Это было новым явлением, до этого представить себе такие поездки на Запад было невозможно. Тогда же появился роман Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда", где он писал о жестокости войны и ложном романтизировании ее. Эти репортажи нашли широкий отклик, так как они содержали переживания, впечатления и размышления, что своей объективностью и наблюдательностью так отличались от распространенного прежде черно-белого восприятия мира и картин Америки и Западного мира.
В этот вечер обсуждали эти репортажи с чрезвычайным интересом. Дискуссия затрагивала естественно и актуальные вопросы страны, и вопросы ее будущего. Кроме хозяев, она врач, он инженер, мне запомнился один человек. Крепкий высокий молодой человек лет сорока, на которого на протяжении всего вечера то и дело обращались взгляды. Он воспринимался как некий ведущий, независимый и знающий. Он говорил весомо. Его высказывания убеждали последовательностью и логикой. Он заострял вопросы и произносил их с ударением. Это был Георгий Степанович Кнабе.
Я познакомился с ним и его женой Ритой. Мы разговаривали о немецкой литературе. Это было скорее знакомство с литературными интересами, предпочтениями среди авторов прошлого и современной литературы, чем серьезный обмен мнениями. Мы общались как по-русски, так и по-немецки. Георгий Степанович говорил на превосходном литературном немецком, в некоторых оборотах речи порой узнавалось литературное влияние.
В 90-х годах я написал ему в письме о путешествии по Италии. Он ответил и поблагодарил за "итальянский отчет". Это обозначение перекликалось с парижским отчетом („Pariser Rechenschaft“) Томаса Манна. Он заимствовал это (естественно только слово) не преминув при этом спросить, женского ли рода слово Rechenschaft, ведь по аналогии должно быть "italienischer Rechenschaft " . В этом проявилась одна особенность его характера, узнать точно, смотреть в корень вещей, даже, если это касалось мелочей. В этом я мог ему помочь. Он, ставший после войны преподавателем английского, французского и латыни, обрел через языки и литературу понимание национальных культур.
У Георгия Степановича были, как уже свидетельствует его фамилия, немецкие предки. Однажды он сказал, что предположительно они происходили из района Дессау, а оттуда прибыли в XIX веке через Швецию в Россию. Это не было темой разговоров. Но у Георгия Степановича чувствовался особый интерес к Германии и особого рода симпатия. Мне показалось, что он открылся в Германии во всех смыслах всем переживаниям, которых он ожидал прямо-таки со страстным нетерпением и впечатлениям, что он тут получил.
………………………………………………
Он чувствовал себя дома в истории России и ее традиций. Одновременно он был открыт миру. Его жизнь и его творчество охватывали и то, и другое. Он включал их в продуктивное взаимодействие. Прекрасный пример этого — его работа "Русская античность", в которой он представил "содержание, роль, и развитие античного наследия в русской культуре". (Однако, вряд ли он бы хотел быть назван патриотом).
Наша корреспонденция, длившаяся четыре десятилетия, основывалась на общих интересах. Это были, прежде всего, литература, театр, кино. Мы рассказывали друг другу о важных новинках, о вышедших книгах. Среди авторов были Гарсиа Маркес, Умберто Эко, книги Генриха Белля и Христы Вольф, стихи Самойлова и, естественно. Булат Окуджава, фильмы Феллини и Тарковского. Мы посылали друг другу книги. Первая книга, что я послал Георгию Степановичу — “Нас было пятеро” Виктора Манна, вышла в ГДР в 1961 году. Георгий Степанович был безмерно рад. Здесь был новый взгляд на всегда интересовавшую его семью Маннов. Книга Виктора Манна была ему важна еще и потому, что в ней обнаруживается повседневность жизни семьи и родственные взаимоотношения. Он читал книгу с точки зрения исследователя и открывателя, как описание "семиотики повседневности". В 1968 году вышла его книга "Древний Рим — история и повседневность". Он прислал мне с надписью: "Не для чтения, но на память как знак дружеских чувств". Я прочел с удовольствием эту замечательную книгу, восхищаясь тем, как он открывал существо повседневности через строительство, памятники, рельефы и стенную роспись. Георгий Степанович сознательно назвал эту книгу скромно "очерки". Но то как он распознавал (открывал) по одежде римлян, по тому как они ее носили, по их прическам социальные и межличностные отношения, это занятно и поучительно.
Георгий Степанович с Ревеккой Борисовной посетили нас несколько раз в ГДР между 1970 и 1990 годами. Здесь он, человек со взглядом историка, знаток еще существующих и исчезающих традиций, нашел многое из того, что подтвердило и углубило его знания о Германии и немцах. Тюрингия и Харц, которые мы посетили вместе, он воспринял как характерный немецкий ландшафт, независимо от идеологии и политического положения. Его интересовали как старинные города, так и небольшие деревенские поселки. Его очень впечатлила их структура и собственный уклад. Он был в восторге от того, что мы можем из нашей деревни менее, чем за час добраться до театра в Гере, чтобы послушать замечательную постановку оперы Гуно "Фауст".
Однажды, когда мы ехали по одной деревне, моя жена заметила вскользь, что здесь живет один из ее учеников. И этот четырнадцатилетний парень сказал ей недавно, что собирается здесь остаться и построить себе дом. Это сообщение очень обрадовало Георгия Степановича. Он расценил такой образ мысли как подтверждение "идентичности", являющейся предпосылкой для сохранения традиций и обязательной для рационального человеческого существования. Был у нас и другой, запомнившийся ему эпизод, когда мы завернули в деревенский трактирчик и заказали пиво, к нам подошли три человека и громко постучали пальцами по столу. На его вопрос об этом, я ответил, что у нас существует такой обычай, включать присутствующих гостей в свой круг и таким образом демонстрировать им свое дружелюбие и равенство. Такая форма человеческих взаимоотношений, безусловного доброжелательства укрепила его надежду на то, что эти традиции сохранятся и в будущем.
Определенно нельзя упрощенно обобщать эти прекрасные впечатления, полученные Георгием Степановичем от общения с немцами. Однако, как мне показалось, они укрепили его надежду, что существует естественное сопротивление отчуждению, утрате традиций, обращению с культурой как с товаром. Георгий Степанович был знаток и поклонник немецкой культуры, можно было бы его назвать германофилом. В письме от 29 декабря 2001 года он написал, он чувствует себя дома кроме России только в Германии. Как объяснить эту безоговорочную симпатию к Германии? Георгий Степанович хорошо знал историю Германии и ее бездны. В 1996 году у него стали даже появляться мысли об эмиграции в Германию. Мы, к сожалению, никогда не говорили об этом противоречии между его чувствами и реальной картиной истории немцев, прежде всего недавней истории.
После 1990 года Георгий Степанович познакомился и с другими европейскими странами. Он выступал с лекциями в Италии, Англии и Франции, и также в объединенной Германии. Он увидел своими глазами и почувствовал то, о чем раньше только слышал и читал. Западная Европа открылась ему. Он знакомился с культурными ландшафтами, ощутил темп и лихорадку крупных городов и их мультикультурное многообразие. Но он ездил не только в знаменитые, но и в неизвестные маленькие городки, и беседовал с их жителями. Здесь он нашел подтверждение тому, что считал необходимой предпосылкой как для национальной, так и для межнациональной культуры: социальная межличностная коммуникация, стабильность общин. Он основывался, это было его убеждением, на жажде идентификациии и ее реализации. В этом он видел обязательный момент сознания homo sapiens. Цельности европейской культуры, считал он, угрожает политическая и экономическая глобализация. Фундаментализм и бесконтрольная миграция. Прогрессирующее нивелирование чувств и мыслей посредством индустрии культуры разрушает различие "свой-чужой". В постмодернизме и провозглашенном им мультикультурализме он обнаруживал роковое крушение европейской культурной традиции, с которым он не мог согласиться. Поэтому, так он написал однажды, это важнейшая проблема современной культуры, ее самооценка как рационально создаваемой и исторически обоснованной традиции.
В последние годы наша корреспонденция сильно сократилась. Состояние его здоровья ухудшалось и затрудняло ему работу. Очень тяжело перенес он утрату жены. Ему не хватало Риты не только как домашней хозяйки, но и как собеседника в его работе. В мае 2010 я получил электронное сообщение: "Дорогой Герхард. Я чувствую себя скверно. Через пару месяцев мне исполнится 90, и я в сомнении, буду ли я способен продолжать нашу переписку. Я Вам сердечно благодарен за все, что Вы мне рассказали о Германии, о немцах и Западной Европе. И за теплый прием, что мы с Ритой нашли в Вашем доме. Сердечный привет Карин. Благополучия Вам. Кнабе"
Это было его прощальное письмо, если даже не прощание с миром. Георгий Степанович боролся с болезнью и прожил еще полтора года. Предполагаю, что он до последнего, определенно не без скепсиса, но и не без надежды обдумывал вопросы европейской культуры и ее будущего, которой он был так увлечен.
Герхард Шауманн.
Таутенберг, 18 ноября 2012г.