I. ИЗ АНГЛИЙСКОЙ ПОЭЗИИ
XVI – XIX
В Е К О В
——————————————————————-
Эдмон СПЕНСЕР
( 1552 — 1599 )
1. С О Н Е Т 30.
Как лёд — любимая, как пламя — я.
Но почему великий холод сей
Не растопляет даже страсть моя,
И делается холод лишь сильней?
Иль почему не остывает жар
Моей души в тени Её прохлад,
И пот кипящий переходит в пар,
И пламя больше, чем лишь час назад?
Что удивительней могу я рассказать,
Чем об огне, что холод твой хранит,
Или о том, как безучастный хлад
Мне тело жжёт и душу пламенит?
Да, такова любви чудесной власть:
Пред нею ниц должна Природа пасть.
Вильям ШЕКСПИР
( 1564 — 1616 )
2. ПЕСНЯ ШУТА
/ Из ‘‘Двенадцатой ночи’‘/
Смерть, отсюда уходи — прочь
И меня в печальный саван облеки.
Вздох последний, улетай — в ночь,
Я безжалостно любимой убит.
Мой саван белый, тиса ветвь —
Теперь н а в е к мои.
Ту участь, что сулила смерть,
Готовлюсь разделить.
Нет, не нежный цветок — здесь,
На гробу моём чёрном лежит.
Не поёт добрый друг — песнь
Там, где жалкий мой прах зарыт.
Я, тыщу вздохов сохранив,
Уже зарыт в земле.
Вовек любимой не прийти
Поплакать обо мне.
Бен ДЖОНСОН
( 1572 – 1637 )
3. VIVAMUS
О Селия, испробовать приди,
Пока мы можем, — радости любви.
Ведь время — не всегда союзник нам:
Давай его разделим пополам,
Но не тогда, когда дары его
На ощупь уж не значат ничего,
Ведь если мы утратим некий свет –
Пребудет с нами ночь уже вовек.
Так что ж нам мешкать с играми любви?
Молва и слухи — это пустяки.
Иль ты не можешь отыскать нам путь,
Как соглядатаев опасных обмануть?
Украсть нам плод любви не страшно, даже
Когда желают уличить нас в краже.
Подглядывать за этой кражей всласть —
Такой же грех, как этот плод украсть.
Джон МИЛЬТОН
(1608-1674)
4. О, СОЛОВЕЙ !
Ты песню, Соловей, на ветке начинай
Под вечер, когда лес листом не шелохнётся:
Разбужена мечтой, душа моя проснётся
И в добрый час опять придёт весёлый май.
Прозрачней песней той дню очи закрывай;
Кукушка мне вещает: счастье улыбнется.
И волею небес с пророчеством сольётся
Твой гимн моей любви, открыв ворота в рай.
Когда ещё вам петь? — ещё успеет мне
Сова в ночной тиши предречь коварство Рока!
И, чтоб я счастлив был в расцвете юных дней,
Будь утешеньем мне, пока беда далёко:
Кукушка или ты, а лучше — вместе с ней…
Я, ваш слуга и паж, кладу поклон глубокий!
Уильям БЛЕЙК.
(1757 — 1827)
5. ЛОНДОН.
Брожу по улицам у Темзы,
Где в о л ь н ы й плеск её воды,
На людях видя повседневно
Печать порока иль беды.
Слышна мольба ли сиротливо,
Дитя ли плачет — слышу звон
Оков на разуме фальшивых,
Запретов, названных: 3 а к о н.
Как ужас крики трубочиста
Приносят в храм – так вздох бойца
Забытого – как кровь, струится
По стенам мрачного Дворца.
Я слышу ругань этой ночью:
То шлюха юная взахлеб
Младенцу слезы ли пророчит,
Супружеству ли смерть несет.
Уильям В0РДСВ0РТ
( 1770 — 1850 )
6. С О Н Е Т .
Ладья плывёт, плывёт… Но где же та страна,
Куда в таком нарядном одеянье
Она спешит весёлым утром ранним —
Под солнцем тропиков, в полярных ли снегах?
Того не ведает никто: ни друг, ни враг
Ей не нужны. Подобно резвой лани,
Она летит, и будто бы на дланях —
Попутный ветер на раздутых парусах.
Хочу спросить: какая Гавань — цель твоя?
Как в старину, когда морей просторы
То здесь, то там, отважно с ними споря,
Лишь редкий пилигрим решался покорять —
Почтительно пред ней трепещет море…
Со мной твоё ‘‘прощай’‘, счастливая Ладья!
Сэмюэл Тейлор КОЛРИДЖ
( 1772 — 1834 )
7. ФРАГМЕНТ.
Увитый стеблями плюща —
Лишь листьями одет!
Ты — как упавший плод, Дитя,
В ночи, где лунный свет.
Там светел месяц, воздух чист,
Благоухает сад,
И свой оттенок каждый лист
Вливает в тот наряд,
Который тенью сотворен:
Как редкая картина он.
В том месте люди, говорят,
Ночь, а не день, боготворят.
Зачем же там, где никого,
Где мрак и лунный свет,
Остался он — Дитя моё?
Ужели друга у него
Иль нежной мамы нет?
Альфред ТЕННИСОН
(1809-1892)
8. +++ +++ +++
Не приходи, когда умру:
Пустые слёзы над могилой ты
Прольёшь на мою скорбную главу,
Но сможешь ли несчастный прах спасти?
Пусть плачут ветер, птицы и цветы —
Но нет, не ты!
И не тревожит уж меня,
Что жизнь моя отравлена тобой.
Желаний нет, смешались времена,
И нужен лишь покой.
Я ждал тебя, но там, где я лежу —
Уже не жду.
Перси Биши ШЕЛЛИ
(1792-1822)
9. СТРОКИ.
Если лампа разобьется –
То во мраке свет умрет.
Луч сквозь облако прорвется –
Краски радуга прольет.
Так, когда разбита арфа,
Звук припомнится едва ль.
То, что сказано – все даром:
Вечны ли любви слова?
Блеск свечи и арфы звуки –
Ненадежная стена,
И поем мы песнь разлуки
В час, когда душа нема.
В этой песне похоронной –
Безысходная тоска:
Так стенают скорбно волны
Над могилой моряка.
Лишь любви покинув ложе,
Как гнездо свое – всегда
В одиночку уж не можем
Выдержать судьбы удар.
Так зачем же вы скорбите
О том прахе, что вокруг?
Что ж столь ветхую обитель
Строишь ты себе, мой друг?
Эти глупые старанья
Разум обращает в тлен.
Эти карточные зданья –
Только скрытый тщеты плен.
Время хрупкий дом разрушит,
Взявшись за тебя всерьез…
Как бездомны наши души
Там , где хохот и мороз!
Роберт Б РАУ Н И Н Г
(1812-1889)
10. MEMORABILIA.
Ах, ты однажды с Шелли говорил?
Остановился он и слово молвил,
И тему для беседы предложил?
Вот это странно, вот это ново!
Ты жил ДО этой памятной черты,
Как, впрочем, и гораздо ПОЗЖЕ.
Так что ж воспоминаньям моим ты
Смеешься? иль они тебя тревожат?
Я шел по полю, и оно имело
И некий смысл, и имя на земле.
Однако только пядь его блестела –
Запомнилось то место сразу мне:
Вокруг него пустыня лишь была…
Я там нашел и к сердцу приложил
Упавшее перо – перо орла!
А остальное я забыл.
II. ИЗ АМЕРИКАНСКОЙ ПОЭЗИИ
XIX ВЕКА.
ИЗ АНГЛИЙСКОЙ ПОЭЗИИ
XX ВЕКА.
————————————————————-
————————————————————-
Эдгар Алан ПО
( 1809 — 1849 )
11. ВОРОН.
Как-то полночью ненастной я склонялся, безучастный,
Над томами, что давно уж не волнуют никого.
В полудрёме я склонялся, но внезапно стук раздался.
Будто кто-то постучался в двери дома моего.
‘‘Гость стучит,- пробормотал я,- в двери дома моего,
Гость — и больше ничего.”
О, я вспоминаю снова: был тогда декабрь суровый,
Тень ложилась от камина словно призрак на ковёр.
Ждал я утра как спасенья, только книжные ученья
Не давали мне забвенья об утраченной Линор,
Той, чьё имя словно солнце -имя ангела Линор —
Безымянной с неких пор.
В каждом шорохе портьеры я со страхом суеверным
Слышал непонятный ужас — раньше я не знал его.
Сердце громче застучало, но я вновь шепнул устало:
‘‘Это путник запоздалый там у дома моего,
Умоляет о ночлеге гость у дома моего,
Гость — и больше ничего’‘.
И, в себя загнав тревогу, колебался я недолго:
‘‘Сэр,- сказал я,- или дама! Промедленья моего
Не судите: вы стучали слишком тихо, и едва ли
Мог услышать вас в дремоте — ведь не жду я никого’‘
Так учтиво извинившись, дверь раскрыл я широко:
Тьма там — больше ничего.
В темноту взирая сонно, долго я стоял, смущённый,
Предаваясь грёзам — смертным не доступным до сих пор.
Всюду тишь царила снова, и в молчании сурово
Ночь одно шепнула слово — лишь сказала мне: Линор?
Это я шепнул, и эхо повторило вслед: Лино…
Эхо — больше ничего.
Но лишь в комнату вернулся — снова сердцем содрогнулся;
Стук раздался — только громче, чем минуту до того.
Я подумал: ‘‘Это что-то бьёт в оконную решётку.
Посмотреть бы, чтобы чётко сердце знало: страх его —
Беспричинен, это ветер чем-то напугал его,
Ветер — больше ничего.”
И, едва открыл я ставни, в комнату вошёл державно
Чёрный Ворон — сама древность была матерью его.
Не склонился он с почтеньем, не промедлил ни мгновенья.
Гордо, будто лорд иль леди, и с осанкою богов
Сел на бюст Паллады рядом с дверью дома моего.
Сел — и больше ничего.
Ворон слабо шевельнулся; я взглянул – и улыбнулся,
Видя важные манеры черной птицы, и тогда
Я сказал:”Хоть ты ощипан, но назвать тебя трусливым
Не могу! скажи мне имя, что носил ты сам, когда
Жил ты в злой стране Плутона, там, где Стикса берега?”
Каркнул ворон: ”Никогда! ”
Показалось мне занятным что-то в этом слове внятном,
Пусть в нем смысла было мало – смысл излишен иногда:
Ведь и в нашем мире тленном мы не можем откровенно
Своих мыслей сокровенных высказать везде, всегда.
Каждый был бы рад сей птице, что пришла ко мне сюда
С этой кличкой – Никогда.
Только чёрный Ворон снова повторял одно лишь слово,
Словно душу изливая в этом вечном ‘‘никогда’‘.
Вспомнив все свои утраты, бормотал я: ‘‘Гость пернатый,
Как друзья мои когда-то, ты заутра навсегда
Дом мой всё-таки оставишь, как надежд моих чреда’‘.
Он ответил: ‘‘Никогда’‘.
И ответ был столь удачен, точен, безысходно — мрачен,
Что я вздрогнул: ‘‘Это слово, несомненно, только мзда,
Только отклик на жестокость, что хозяин одинокий
И гонимый злобным Роком твой испытывал всегда,
Рухнувших надежд и планов, дней тоскливых чехарда
В этом слове ‘‘никогда’‘.
Я невольно содрогнулся, через силу улыбнулся,
Головой скользнул с подушки и опять взглянул туда,
Где сидела эта птица, мозг заставил обратиться
К мысли, что в виски стучится: ‘‘Что же этот демон зла,
Что же сей зловещий призрак мог вложить в свои слова,
В эти ‘‘больше никогда’‘?
Я сидел, догадок полон, но ни звука не промолвил
Птице, чьи сжигали сердце мне горящие глаза.
Околдован чудной силой, голову свою откинул,
Вспомнил я, как приходила милая моя сюда.
Но на этот бархат рядом голова ещё одна
Уж не ляжет никогда!
Мне почудилось, что в дом мой Серафим явился строгий,
И звенела его поступь даже на моих коврах…
Я воскликнул в исступленье: ‘‘Бог послал мне искупленье!
Дай спасенье, дай забвенье от любимой навсегда!
Пей, скорее пей забвенье, чтоб забыться навсегда! ‘‘
Молвил Ворон: ‘‘Никогда’‘.
Я сказал: ‘‘Пророк! не спорю: птица ты иль демон горя,
Искусителем ли послан, бурей брошен ли сюда, —
Ты покинут, но бесстрастен; о, как этот дом ужасен!
Но уход бы был напрасен — не сбежать мне никуда.
Так скажи: бальзам библейский ты даруешь мне когда? ‘‘
Молвил Ворон: ‘‘Никогда’‘.
‘‘Птица ль, демон ты — не знаю; но скажи, я заклинаю
Небесами, что над нами, богом, с нами кто всегда, —
Та душа, где ныне демон, — там в заоблачном Эдеме,
Встретит ли святую деву – ту, чье имя как звезда?
Встретит ли Линор, что ныне там, где облаков гряда? »
Молвил Ворон: ‘‘Никогда’‘.
“Знак разлуки это слово,- я вскочил и крикнул снова,-
Прочь отсюда в ночь Плутона, где всегда царит Беда!
Черное перо, как символ, знак того, что был ты лживым,
Уноси отсюда живо, дом оставь мой навсегда!
Призрак, вынь свой клюв из сердца, убирайся в никуда!’‘
Молвил Ворон: ‘‘Никогда’‘.
Никуда не улетая, всё сидит та птица злая,
С бюста бледного Паллады не уйдёт уж никуда.
И взирает так сурово… От светильника ночного
На пол там ложится снова тени мрачная гряда.
И душа из этой тени, что ползёт ко мне сюда,
Не восстанет никогда!
Эдгар Алан ПО
12. КОЛОКОЛА.
I.
Слышишь — сани с бубенцом
Серебром
Заливают всю окрестность, радость к нам приносят в дом!
Как они звенят, звенят
В воздухе морозной ночи!
Звёзды яркие горят —
Небо с бубенцами в лад
Ту же песню спеть нам хочет.
Ещё раз: бим — бом!-
Как руническим стихом
Колокольцев мелодичных сложен дивный перезвон.
Этот звон, звон, звон,
Чистый звон —
О, кристальный, о хрустальный перезвон!
II.
О венчальный звон святой,
Золотой!
Звон, гармонией небесной, вечным счастьем налитой!
Благовест и аромат
Этой ночи нас пьянят.
Их расплавленное злато –
Тоже в лад!
Звуков свадебного гимна
Так летит напев старинный: от любимого — к любимой —
В небеса!
Столь торжественный и дивный
Благозвучный перезвон!
Звон растёт
И зовёт
Прямо в будущее он.
И, в восторге вознесён
В поднебесье —
Счастья песни
Дарит звон, звон, звон,
Этот звон, звон, звон —
Светлый звон.
О, ритмичный мелодичный перезвон!
III.
О тревожный гулкий стон-
Медный звон!
Дикий ужас нам вещает, этим ужасом рожден!
Слух пугая тёмной ночи,
Диким рёвом смерть пророчит!
Он боится говорить —
Может лишь визжать, вопить,
Но не в лад.
И в мольбе своей безумной к милосердию огня
Он упрёки безрассудно шлет неистовству огня.
Только пламя выше, выше,
Нас пугая и дразня,
Ввысь ползет, объемлет крышу,
И огонь нам не унять,
Там, где бледная луна.
Медный звон, звон, звон —
Безысходный страшный сон.
Медный лязг!
Грохот тот пугает звезды,
Наполняет воплем воздух,
В воздух изливая страх!
Звуки дикие, играя,
И грохочут,
И хохочут,
Отступают, наступают —
Словно спорят…
Гул нестройный
Утихает, нарастает…
О неистовый и буйный этот страшный медный звон,
Этот звон, звон, звон,
Медный звон —
О, безумный, многошумный перезвон!
IV.
Слышишь — мерный перезвон,
Словно стон!
Монотонный звук железный предвещает вечный сон.
Ночью он в тиши пугает:
Мы трепещем, точно зная,
Чем тоскливый звук железный был рождён.
Каждый звук плывёт, печален,
Будто в чьём-то горле сдавлен
Долгий стон.
Что за люд там в колокольне
Стонет в песне подневольной,
От людей отъединён?
Глухо стонет, стонет, стонет,
Так бессонно, монотонно,
И на всех людей низводит
Боль своей тоски бездонной.
То не люди там во мраке —
Вурдалаки!
Иx король не говорит,
А гремит, гремит, гремит,
И творит
Сей священный звон!
Он рождает перезвон,
И танцует, и вопит.
Еще раз: бом-бом!
Как руническим стихом
Сложен тот священный звон,
Этот звон.
Еще раз: бом — бомммм!
И руническим стихом
Затрепещет перезвон,
Мрачный звон.
Он пугает и рыдает —
Этот звон,
Темный звон,
Предвещает вечный сон-
Погребальный звон,
Монотонный похоронный перезвон.
Генри Уодсуорт ЛОНГФЕЛЛО
( 1807 – 1882 )
13. +++ +++ +++
Четвертый час! — ещё не день;
Но мир, вращаясь, сбросит тень:
На суше город, лодки в море
Рассвет встречать уж будут вскоре.
Огни на шхуне мне видны
И вздохи моря мне слышны, —
И это всё, чем пред рассветом
Моя душа была согрета.
Эмили ДИККИНСОН
( 1830 — 1886 )
14. +++ +++ +++
Я — Никто. А ты? Ты -кто же?
Может быть, Никто ты тоже?
Слава богу, — двое нас.
Но молчи: прогонят с глаз!
Безотрадно — кем-то быть:
Как лягушка — я, мол, Кто-то —
Имя весь июнь твердить
Восхищённому болоту.
Эмили ДИККИНСОН
15. +++ +++ +++
Моe письмо получит мир,
Который мне не пишет:
Простые вести, что в тиши
Я от Природы слышу.
Я эти вести отдаю
В невидимые руки.
Любя Природу, земляки
Нас строго не осудят.
Редьярд КИПЛИНГ
( 1865 — 1936 )
16. МОЛЬБА .
Как я давал тебе всё то,
Что некогда имел,
Дай этой ночью мне покой —
И станет ночь твоей.
Мой разум теплится едва,
Загадок для него
Ты не ищи в чужих томах,
Заброшенных давно.
Джеймс ДЖОЙС
( 1882 — 1941 )
17. +++ +++ +++
Мне войско чудилось, входящее в страну:
Неслися кони, брызги поднимая,
Надменные наездники, презрев узду,
Блестели латами и щёлкали кнутами.
Те всадники бросали в ночь свой бранный клич,
И я стонал во тьме, когда мой сон печальный,
Расколот, как огнём, дрожащим эхом был,
И лязгал клич в него, как в наковальню.
Зеленокудрые на берега пришли.
Их породили моря призрачные дали.
Душа! найдешь ли силу их сразить?
Любовь! зачем тобою я оставлен?
Джеймс ДЖОЙС
18. НA БЕРЕГУ.
Ветер хнычет и плачется галька,
И подпорки причала стонут,
А покрытые илом камни
То появятся — то утонут.
И от ветра и холода злого
Тебя в шаль я укутал под вечер
И почувствовал тело тугое
И тихонько дрожащие плечи.
Мрак и ужас — и сверху, и снизу.
Но и буря, и ночь скоротечны. —
Пусть же тьма и опасность все ближе —
В сердце жажда любви бесконечна!
Томас Стернз ЭЛИОТ
( I888 — 1964 )
19. ИСТ КОУКЕР.
( часть первая )
+
В моём начале мой конец. Дома возводят
И разрушают, рассыпают в прах и расширяют,
Передвигают на другое место или даже
Их место занимают поле, фабрика, дорога.
Кирпич старинный — в новый дом, а доски — в пламя,
А древний пламень — в пепел, пепел — в землю,
Которая вновь плоть и шерсть и экскременты,
Кость человеков и зверей, и лист и стебель.
Дома живут и умирают: время строить
И время жить, и время возрождаться
И время ветру разбивать стекло на окнах,
Трясти панель, где мыши поселились
И ворошить девизы на ободранных обоях.
+
В моем начале мой конец. Свет ниспадает
На поле темное, в нем высветив тропинку,
Ветвями скрытую и тёмную под вечер,
Где ты, телеге путь давая, к краю жмешься.
Ведет тропинка в некое селенье,
Что наэлектризовано жарой, в гипнозе
Дремлет. И в знойной мгле горячий свет
Не отражается от серой скуки камня,
И георгины спят в пустой тиши.
Жди только
До первых криков сов.
+
И если незаметно,
И если осторожно подойдешь- услышишь
Ты летней полночью на поле этом диком
Чуть слышную свирель и звуки бубна. Там же
Увидишь ты танцующих, костры и танцы,
Соединяющие женщин и мужчин
И предвещающие парам узы брака –
Вершину всех величественных таинств.
Там пары в предреченном им сцепленье
Взялись за руки – это знаменует
Согласье вечное. Они вокруг огня
Степенно ходят или хороводы водят –
То так серьезно по-крестьянски, то смешливо,
И поднимают ноги в грубых башмаках.
Земля – нога и перегной – нога. Веселье
И игры тех, кто с неких пор уж под землею,
Питающей зерно. И в этом вечном ритме
Вся жизнь, им отведенная, кружится.
Весне, и осени, и лету – свое время,
Созвездьям – свое время, время – жатве,
Совокуплению мужчин и женщин время,
Звериной случке время. Ноги вверх и вниз.
Питье и пища. Испражнение и смерть.
+
Вот занялась заря, и новый день
Готовит снова зной в молчанье. С моря ветер
Скользит и морщит воду.
И я здесь и там,
Иль где-нибудь еще.
В моем начале.
Дилан Томас
(1914-1953)
20. +++ +++ +++
Сей хлеб когда-то был зерном,
Вино когда-то в сочный плод
Лилось из лоз.
Но ветер ночью, люди днем
Скосили хлеб, сорвали гроздь.
Когда-то ветер — лета кровь-
Стучался буйно в плоть вина.
И, как тогда,
Зерном уж хлеб не станет вновь:
Над ними люди господа.
Та плоть, что преломляешь ты,
Та кровь, что дарит телу дрожь, —
Зерном, лозою рождены.
И не вино, не булку ты –
Меня ты пьешь и жрешь.
—————————————————-
—————————————————-
III. IV. V.
ВИЛЬЯМ ШЕКСПИР СОНЕТЫ
Вильям ШЕКСПИР
( 1564 — 1616 )
С О Н Е Т 7.
Г л а з а лаская, благодатный свет
Главу свою подъемлет на восходе.
И каждый день ему мильоны лет
Слышна хвала от всей живой природы.
К полудню солнце круто в высоту
Спешит подобно молодости зрелой,-
И, провожая света красоту,
Глаза людей следят за ним несмело.
Когда ж светило завершает день,
И с высшей точки катит колесница —
На путь иной глядят глаза людей,
И каждый взгляд от солнца отвратится.
Так ты — пройдя свой полдень и рассвет,
Умрёшь бесславно, если сына нет.
С О Н Е Т 13.
То, что ты был собой,- не ложь, и всё же
Не вечно ты останешься таким;
И, жизнь свою готовясь подытожить,
Ты должен передать красу другим.
Та красота, что нам дана в аренду,
Должна воплощена быть в том, другом,
Кто жизнь её продолжит в мире тленном,
Чтоб стал ты вечным, возрождаясь в нём.
Да как же будет красота такая,
Такой прекрасный дом ветшать и гнить?
Так пусть его потомки защищают,
Чтоб бури не смогли его свалить.
Ты знал отца. Своё добро удвой:
Пусть так же скажет и сынишка твой.
С О Н Е Т 15.
Когда я мыслю: всё вокруг — росток,
Но совершенства жизнь — всего мгновенье,
Спектакль мира — только лишь толчок,
А от небес зависит продолженье —
Я постигаю: превозносит рок
И давит всех нас — и людей, и листья;
Но истечёт живительный сей сок,
Чтоб юности наряд совсем забылся, —
Тогда тебя я вижу пред собой:
Ты юн, но обсуждают Время с Тленом,
Как обменять твой день на мрак ночной
И как бы поскорей свершить замену.
Моя любовь, наперекор Судьбе,
Дарует новой жизни свет тебе.
С О Н Е Т 21.
Я не могу обманчивою трелью
В стихах саму Красу приукрашать,
Дарить ей небеса, как ожерелья
И всем одно и то же повторять:
Уподоблять диковинным алмазам, —
Подаркам океана и земли,
Цветам весны, луне и солнцу сразу –
Всему, что уж не раз воспеть смогли.
В любви ль, в стихах — неправды я не знаю.
Как женщины земной дитя — лишь так
Мила любовь моя, и не блистает
Огнями золотыми в небесах.
Где много слов — там могут и солгать.
Я не хвалю любовь, чтобы продать.
С О Н Е Т 22.
Меня не убедят, что я старик,
Пока со мной ты юность свою делишь;
Когда ж морщины твой исчертят лик —
Я буду знать, что скоро стану тенью.
Сравню красу с одеждою твоей,
С покровами души, что сердце греют:
В твоей груди моя душа, а в ней —
Твоя душа; и я ль тебя старее?
Так осторожней будь: не для себя,
Но для меня — беречь я буду тоже
То сердце в сердце, что храню, любя,
На нежную кормилицу похожий.
Но если мне придётся умереть —
То и к тебе подступит тоже смерть.
С О Н Е Т 27.
Измученный, я тороплюсь заснуть,
Дать от дневных скитаний отдых телу;
Но тут же в мыслях отправляюсь в путь,
И голове мой мозг находит дело:
Я пребываю в мыслях далеко,
Как пилигрим, опять к тебе влекомый;
Ресницам опуститься нелегко,
А тьма вокруг открыта и слепому.
Воображением опять ищу тебя,
Душою вижу образ твой – не взглядом;
Лик старой ночи стал прекрасен, как дитя:
Ты светишь в ней сверкающим алмазом.
Так тело днем, а ночью — мозг в пути,
И мне никак покоя не найти.
С О Н Е Т 32.
Уж если ты переживешь тот день
Когда судьба мой прах смешает с пылью,
И будет прочитать тебе не лень
Те строки, что написаны мной были,
Ты их сравни с поэзией живых,
В которой Мастерство так и блистает,
И сохрани их ради той любви,
Что в них жила, искусство оттесняя.
Ко мне одной лишь мыслью снизойди:
‘‘Когда б росла та муза с веком вместе,
Она смогла бы песни принести
Гораздо совершенней новых песен;
Он умер, а творцы другие тут, —
И в нем — любовь, в них – мастерство я чту’‘.
С О Н Е Т 36.
Я признаюсь, нас двое быть должно,
Хотя вообще любовь неразделима:
Позор, что перенесть мне суждено,
Перенести хочу теперь один я.
Любви-то две, да честь одна у нас;
Однако разделима злоба света,
Который похищает счастья час,
Но вряд ли уничтожит чувство это.
Чтоб от тебя позор свой отвести,
Тебя я должен ныне сторониться,
И ты теперь, чтоб честь свою спасти,
Не смеешь мне на людях поклониться.
Не делай так! Я так люблю тебя,
Что все мое — и ты, и честь твоя.
С О Н Е Т 54.
Во сколько раз краса прекрасней та,
В которой правда, как звезда, блистает!
Считается, что розы красота
Прекрасней, коль она благоухает.
Шиповник был, как эта роза, ал:
Цветы, шипы и листья были те же,
Когда средь лета ветер раскрывал
Бутонов полуспрятанных одежды.
Лишь внешней красотою он богат,
И в смерти, как и в жизни, он напрасен.
У роз иной конец: их аромат
В цвету и в увядании прекрасен.
Вот так и ты: краса твоя уйдет,
Но в стих мой свою правду перельёт.
С О Н Е Т 55.
Нет, мрамору могил не пережить
Той власти, что имеют эти строки;
И будешь ярче ты в стихах светить,
Чем под плитой могильною глубоко.
Пусть статуи война низвергнет, пусть
Труд зодчих разрушает бунт кровавый;
Ни Марса меч, ни смуты не сотрут
Стихи, в которых ты живешь по праву.
И не страшась ни распрей, ни смертей,
Пойдёшь вперед, и все твои потомки
Тебя увидят вновь в глазах людей.
Переживёшь ты вечности обломки.
И в СУДНЫЙ ДЕНЬ восстав, увидишь ты:
В глазах людей живут твои черты.
С О Н Е Т 64.
Когда я вижу, как стирает в прах
Богатство, гордость и величье башен
Десницы времени жестокий взмах,
Который даже вечной меди страшен;
Когда я вижу, как сбирает дань
Голодная вода со стран прибрежных,
А суша побеждает океан,
Убыток превратив в доход прилежно;
Когда я вижу рядом череду
Рождений, поражений, умираний —
Тогда я думаю, что дни идут,
И час пробьёт — моей любви не станет.
Та мысль — как Смерть. Мы ль можем выбирать?
И плачу я, боясь всё потерять.
С О Н Е Т 65.
И медь, и землю, и гранит, и море
Сминает Смерти властная рука;
Так как же красота с ней может спорить,
Чья сила — словно сила лепестка?
Как сдержит нежное дыханье лета
Осаду разрушительную дней,
Когда все то, что есть на свете этом
Сильней его, но времени слабей?
О, тяжкие раздумья!.. где та бездна.
Куда, о время, лучший твой алмаз
Мне спрятать от тебя, не дать ему исчезнуть,
И чья рука отсрочит смерти час?
Здесь даже сила чуда очень спорна,
Но свет сей сохранен в чернилах черных.
CОНЕТ 66.
Я Смерть зову, устав от жизни тленья:
Как видеть мне Достоинство в нужде,
Ничтожество в богатых украшеньях
И Веру, позабытую везде,
Где Девственность запятнана позором
И Совершенство чистое в бегах,
И Правда, обвиняемая хором,
И Мощь — калека, втоптанная в прах,
Где Ложной Чести воспевают славу,
И Власть Искусству затыкает рот,
И Глупость учит Разум величаво,
И Зло пленило хрупкое Добро:
Устав от жизни, Смерть зову я вновь,-
Но как оставить мне мою Любовь?
С О Н Е Т 68.
В твоём лице — дней прошлых красота,
Та, что цвела, цветам весны подобна;
Ей не нужны заёмные цвета,-
С которыми жить просто и удобно;
Тех дней, когда на головах чужих
Вторую жизнь не жили косы мёртвых,
С останками владетельниц своих
Хранимые доскою гроба стёртой;
Без украшений, честную, т в о ю —
Времен ушедших вижу в тебе прелесть,
И новь её не грабит старину,
Как лето, не берёт в аренду зелень;
Пример Природы дан в тебе для нас —
Какой должна быть правда без прикрас.
С О Н Е Т 71.
Когда умру — выказывай печаль
Не дольше, чем звук колокола тает,
Дающий знак, что я уже сбежал
В тот мерзкий мир, где черви обитают.
И прочитав стихи мои, забудь
Ту руку, что писала их упорно:
Пусть будет светел твоих мыслей путь —
А думы обо мне темны и скорбны.
Молю, увидев эти строки вновь,
Когда мой прах смешают с прочей гнилью, —
Чтоб не пережила меня любовь —
Не повторяй ты даже моё имя,
Ведь я уйду, а ты тоской своей
Отдашь себя на злобный суд людей.
С О Н Е Т 73.
Я той порой перед тобой предстану,
Когда желтеют листья на ветвях,
Подобных хорам в разорённом храме,
Где пели птицы, будто в небесах.
Во мне увидишь сумеречный вечер,
Когда свет солнца стал уже тускнеть,
И вскоре поглотит его навечно
Ночь чёрная, двойник чей мрачный – Смерть.
Во мне увидишь ты огонь над пеплом —
Давно забытой юности финал:
Едва он виден над унылым склепом, ,
Где юный пыл когда-то угасал.
Постигнув всё, ты любишь горячей:
Любовь сильней, когда уж смерть видней.
С О Н Е Т 77.
Пусть в зеркале — увядшие красы,
Пусть на часах — ушедшие мгновенья,
Но строчками заполнятся листы —
И не грозит нам тёмное забвенье.
Морщины зеркало покажет нам,
И разуму посильно это бремя;
Украдкою следим мы по часам,
Как к Вечности стремится наше время.
Что не удержим в памяти своей —
То лучше передать страницам белым:
Когда-то их, как найденных детей,
Мы снова встретим с ласкою несмелой.
И это благо, право же, не раз
Ещё поддержит и украсит нас.
С О Н Е Т 78 .
Тебя как музу звал так часто я.
И мне твоя краса так помогает,
Что и чужие перья, переняв
Мой стиль, тебя в стихах так называют.
Твои глаза немого учат петь,
Удвоят благородство Вдохновенью,
Заставят и Ничтожество взлететь,
Учености умножат оперенье.
Но лишь мой стих тебе пусть будет мил:
Рожден тобой — он твой – ты это знаешь.
Другим ты украшаешь только стиль
И мастерство чужое повышаешь.
Мое искусство – это ты: ты можешь
Возвысить мою грубую ничтожность.
С О Н Е Т 90.
Возненавидь меня, но лучше уж сейчас,
Когда мне рок готовит испытанья,
Будь заодно с судьбою в этот час;
Но не последней каплею страданья:
Уж если сердце вырвется из зол —
Удар коварный ты не наноси мне,
Чтобы рассвет дождливый не пришёл
За ночью бурной и невыносимой.
Покинь меня, но только не тогда,
Когда уже добьют меня печали,-
А нынче — чтобы знал я, что судьба
Меня больнее больше не ударит,
Чтоб не пугали меня горести мои
В сравнении с потерею Любви.
С О Н Е Т 91.
Происхождением гордятся и умом,
Богатством, силой, красотой и прочим:
Одеждой — новомодным барахлом,
Конем и соколом, и сворой гончих.
И в радостях — пусть даже они дым —
Находят люди счастье, тихо млея;
Но всё это — ничто, и лишь одним
Из лучших лучшим счастьем я владею.
Твоя любовь дороже для меня
Богатства, родословной и наряда;
С тобой я всех счастливей, а коня
И сокола, и гончих — мне не надо.
Боюсь, ты можешь всё это отнять,
И стану я несчастней всех опять.
С О Н Е Т 116.
Нет, я не буду против единенья
Двух любящих сердец. Та не любовь,
Что переходит тотчас к отступленью
Когда измена будоражит кровь.
О нет! любовь — маяк несокрушимый.
Звезда для всех скитальцев-кораблей;
Легко найти звезду в просторах синих,
Но нам не ведом смысл её лучей.
Любовь – не кукла времени, хоть время
На розовые щёки мел кладёт;
Не ведая, как время, изменений,
Удар судьбы она перенесёт.
И если заблужденье строки эти —
Нет этих строк и нет любви на свете.
С О Н Е Т 123.
Не хвастай, время, что из-за тебя
Я изменюсь; не вижу новизны
В тех храмах, что воздвигло ты шутя –
Лишь хлам отполированный они.
Лишь потому, что мало мы живем,
В восторге мы от этих лже-даров.
Мы верим, будто сами создаем
Всё то, что нам досталось от отцов.
Мне безразличны твой реестр и ты,
Не диво — настоящее с былым:
Я вижу ложь, что в спешке суеты
По свиткам разбросало ты своим.
Но — вопреки тебе и злой судьбе —
Клянусь, останусь верен я себе!
С О Н Е Т 130.
Не схожи с солнцем тусклые глаза,
Коралл краснее, чем любимой губы,
Что грудь бела как снег — нельзя сказать,
Похож на проволоку волос грубый.
Я видел кружева из алых роз —
Их на её щеках искать не надо;
И не уловит самый чуткий нос
В её дыханье ароматы сада.
Не музыка в речах её слышна,
Но я люблю их слушать — и не знаю,
Как шествуют богини, но она
Идет, как все, — ногой земли касаясь.
И всё ж, клянусь, ей не сравниться с теми,
Кого превознесли во лжи сравнений.
С О Н Е Т 141.
Тебя я не глазами полюбил —
Они в тебе находят все пороки —
Но сердцу моему твой образ мил,
Ему не внятен этот суд жестокий.
Мне уши не ласкает голос твой,
Ни вкус, ни осязание, ни зренье
Не жаждут побывать с одной тобой
На празднике прекрасных ощущений.
Пять чувств моих и разум мой никак
Одно лишь сердце убедить не могут,
Что я твоей души покорный раб,
Свой облик растерявший понемногу.
Моей беде одно лишь оправданье,
Что ты мой грех — и ты же наказанье.
С О Н Е Т 138.
Любимая клянётся, что не лжёт, —
Я верю ей, в обратном убеждённый;
Она считает, что ей всё сойдёт,
Что я неопытный юнец зелёный.
И этой лестной мыслью обуян,
Хоть лучшие года давно уплыли,
Я верю простодушно в тот обман,
Что юн я — и о правде мы забыли.
Она мне не признается во лжи,
И я свой возраст потихоньку скрою:
Во мнимой вере атрибут любви,
А старость хочет выглядеть младою.
Мы льстим своим порокам, и вполне
Приятна эта ложь тебе и мне.
С О Н Е Т 142.
Любовь — мой грех, твои же обвиненья —
Лишь ненависть к моей любви земной.
Сравнив же честно наши преступленья,
Поймёшь ты, что мой грех — не то, что твой.
Меня ль судить твоим устам? — я знаю,
Что ложью их краса осквернена;
Так и мои грешили, похищая
Добро чужого ложа для меня.
Как я тебе — другим ты даришь нежность,
Греха не меньше и в твоей судьбе.
Будь милосердна: этим неизбежно
Заслужишь снисхожденье и к себе.
Но если сердце жалости не знает —
Отвергнута ты будешь, отвергая.
С О Н Е Т 146
Зачем, мятежным силам покорясь,
Душа моя, ядро греховной плоти,
Ты от себя навеки отреклась
И украшаешь только оболочку?
И почему так велика цена
За эту краткосрочную аренду?
Затем, чтобы отдав свой труд сполна,
Кормить червей его наследством бренным?
Живи, душа, за счёт того, что ВНЕ:
Как стены, как слуга — оно не знает
Того, что вечно будет на земле.
Расти, в себе богатства накопляя.
Так Смерть убьёшь, чья пища – человек:
И Смерть умрет, а ты пребудешь ввек.
С О Н Е Т 40
Возьми все мои чувства и любви
Получишь ли ты больше, чем доселе?
Мою любовь, как хочешь назови –
Она была и прежде лишь твоею.
Я не ропщу, коль хочешь отобрать
Ты для любви мою любовь; но все же
Тебя я горько стану упрекать,
Коль мне во зло используешь ее же.
Мой нежный вор, прощу я кражу ту,
Когда я был тобой до тла ограблен:
Больней терпеть любви неправоту,
Чем оскорбленья ненависти явной.
О ты, в чьем зле добро я нахожу,
Убей меня, но не сули вражду!
С О Н Е Т 60
Бегут минуты, словно волны в море,
торопятся к концу, спешат вперед;
и всё вокруг в извечном этом споре —
в борьбе со Временем — конец бесславный ждет.
Дитя, под морем света лишь недавно
ты к зрелости своей едва ползло.
Но Время рушит всё рукой державной,
красу и свет сменяют мрак и зло.
Уничтожают нашу юность годы
и бороздят морщины лик красы.
Что было прежде ценностью природы,
то полегло под взмахами косы.
Стихи же и в грядущем будут жить,
и юность твою век в себе носить.
С О Н Е Т 121
Считаться подлым хуже, чем им быть,
Когда упрек напрасен, он обидней;
Не может наслажденьем то служить,
Чего не видишь ты — другие видят.
Зачем фальшивые глаза чужих
Честят меня, коль кровь моя игрива?
И грех мой разве больше, чем у них?
Что зло для них, то для меня красиво.
Но я есть я, и зло моих грехов
Не меркой их — м о е ю меркой мерить:
Пусть я прямолинеен — я таков,
Что мненью своему могу лишь верить;
Ведь если зла для них привычен вид,
Все люди злы, и в мире зло царит.
——————————————-
——————————————-
VI. ДЖОРДЖ ГОРДОН НОЭЛ
БАЙРОН
(1788-1824)
—————————————————————
—————————————————————
51. СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ В АЛЬБОМ НА
МАЛЬТЕ.
Как на холодном мраморе гробницы
Чужое имя привлекает взгляд —
Так эта одинокая страница
Твоим глазам напомнит пусть меня.
Пусть годы пролетят за нашей встречей —
Откроешь ту страницу, и она
Мой образ воскресит, хоть и умерший:
Ведь в ней моя душа погребена.
52 . ПОМНИТЬ ТЕБЯ.
Тебя запомню навсегда!
До самой Леты в беге лет
Позор и стыд пусть жгут тебя,
Преследуя тебя как бред.
И не забыть нам никогда —
Ни мне, ни мужу твоему —
КАК мне ты извергом была,
Измену принеся ему.
53. СТАНСЫ.
Тот, кто дома не может бороться за волю —
Для соседей сражается пусть за неё,
Вдохновляется славой античных героев,
Получая удары за дело своё.
Делать людям добро — это рыцарский подвиг:
Если мысли твои благородны, чисты,
И тебя не настигнут в борьбе за свободу
Ни свинец, ни петля — станешь рыцарем ты.
54. НЕ БРОДИТЬ HAМ…
Не бродить нам больше ночью,
Хоть любви душа полна,
Так же сердце счастья хочет,
Та же светит нам луна.
Меч свои источит ножны,
А душа износит грудь.
Но и сердцу отдых нужен,
Чувству надо отдохнуть.
Пусть же ночь — любви источник! —
День за ней придёт опять.
Не бродить нам больше ночью,
Под луною не стоять.
ИЗ “ЕВРЕЙСКИХ МЕЛОДИЙ”.
55. ОНА ВО ВСЕЙ КРАСЕ СВОЕЙ…
Она во всей красе своей
И тьму со светом сочетая,
Как небо звёздное над ней,
Как ночь безоблачного края,
Идёт — и свет её очей
Суровый нрав небес смягчает.
Прибавить тень ли, луч отнять —
Слабей наполовину станет
Кудрей волнистых благодать,
И губ её очарованье, —
Лик перестанет выражать
Всю чистоту её желаний.
А эти щёки, этот взгляд,
И аромат волос жасминный –
Лишь о покое говорят.
И пусть страшна веков пучина —
Вот ум, готовый мир объять,
Вот сердце, чья любовь невинна!
56. Я ВИДЕЛ СЛЁЗЫ…
Я видел слёзы — блеск слезы
Сливался с синью глаз.
Фиалка капельку росы
Роняет так подчас.
Улыбку видел — о, сапфир —
Ничто в сравненье с ней.
Она согреет целый мир
Теплом живых лучей.
Как солнце, завершая день,
Свет облакам даёт,
Когда вот-вот ночная сень
На землю снизойдёт, —
Так и улыбка для меня:
Сверкнёт — и ночи нет.
В моей душе её огня
Не меркнет чистый свет.
57. СОЛНЦЕ БЕССОННЫХ.
О, солнце бессонных, светило тоски!
Лучи твои плачут, от нас далеки,
Но тщетно стремишься рассеять ты мрак;
Забытая радость сияет нам так,
Так счастье, ушедшее в блеске былом,
Чуть брезжит, не грея бессильным лучом,
И луч этот скорбный в ночи одинок;
Он светел, но хладен, лучист, но далёк.
58. ‘‘ВСЕ СУЕТА, СКАЗАЛ ЕККЛЕСИАСТ’‘.
Любовь и Мудрость, Власть и Слава —
Всё было, всем я обладал;
От многих вин краснел, бывало,
Мой кубок; всем свой взор ласкал
И сердце веселил Красою —
И делалось оно нежней;
Вce, что рождается землёю,
Я царской властью брал своей.
И вот, исчислив, сколько дней
Из тех, что в памяти остались,
Я мог бы снова в жизни сей
Прожить, когда бы их мне дали, —
Ни часа не нашёл, ни дня
Неомрачённых наслаждений:
Не воскресило бы меня
Величье царских украшений.
Змею полей Искусство может,
Подобно Силе, побеждать;
Но ту змию, что сердце гложет,
Кто власть имеет заклинать?
Не сбросит Мудрость той обузы,
Напрасно будет Муза петь,
И целый век змии укусы
Моя душа должна терпеть.
59. СИДЕЛИ И ПЛАКАЛИ МЫ У РЕК ВАВИЛОНА.
Сидели мы, плача, у рек Вавилона,
С тоской вспоминая Иерусалим.
Враг сделал добычей его беззаконно —
Пал в крике сраженья священный Салим.
О Ты, чьи мы дети! покинуто лоно,
Рассеяны мы и безмерно скорбим.
Пока созерцали мы в этой печали
Паденье свободы, движение вспять —
Враги стали требовать песен, не зная,
Что этой победы им не одержать:
Преступные руки тотчас отсыхали,
Лишь арфы касаясь, чтоб им заиграть.
На древо повешена арфа: разлуки
У вольности с песнею быть не должно —
Такой, когда предан Салим был на муки,
Услышан был нами завет от него.
Вовек не сольются те чистые звуки
С тобою, о голос врага моего!
60. И ДУХ ПЕРЕДО МНОЙ ПРОШЁЛ.
От Иова.
И дух передо мной прошёл: во всем величье
Предвечного узрел я в истинном обличье.
Глубокий сон окутал всех, и пред очами
Предстал Он, весь бесплотен, но державен.
Плоть дрогнула моя, и я лишился силы,
И дыбом поднялись власы,
и возгласил Он:
‘‘Сей человек ли выше Бога? чище Бога,
Того, Кто и на серафимов смотрит строго?
Творенья суетные праха, дети пыли!
И мотылёк переживет вас… выше — вы ли?
Созданья дня, вы чахнете еще до ночи,
Безумно, слепо расточая свет Пророчеств!’‘
—————————————————-
—————————————————-
VII. ОСКАР УАЙЛЬД
(1856 — 1900)
—————————————————
—————————————————
61. СОНЕТ К СВОБОДЕ.
Не тех сынов люблю, чьи тусклые глаза
Во мраке знанья видят только жребий свой.
Таков же Демократий и Анархий вой,
И такова ж Террора шумная гроза.
Я в них весь хаос чувств сумею показать,
Свобода! за тебя мне близок дерзкий бoй,
Мой гнев, как море в бурю, родственен с тобой,
И только потому терплю я сей базар.
Ты осторожностью мне душу не кори:
Я неподвижен и тогда, когда цари
Кровавого К н у т а забрать стремятся властью
У наций те права, что даровала ты:
На баррикадах умерщвляются Христы,
Но знает Бог — я с ними лишь отчасти.
62. THEORETIKOS
— — — — — — — — — — — —
Могучий бог на глиняных коленях!
Иль стало благородство иссякать?
Мой остров, тебя стали забывать,
Украден твой венец… о, униженье!
И вот я говорю: Свободы гений,
Душа моя! ты ль можешь торговать?
На мерзком рынке, сможешь продавать
Ты день за днём Талант и Уваженье?
Вот то, что вижу: толпы, крики, стоны,
Невежество, безумье низких лбов,
Поправших ценности былых веков.
Над схваткой я, от мира отчуждённый,
И в грезах Музы, в Мысли утонченной
Я против бога и его врагов.
6 3. TAEDIUM VITAE
— — — — — — — — — — — — — — —
Убить ли молодость, ливрею ли носить
Сего презренного столетья, или клад
Своей души рукам неправедным отдать.
И из волос прелестных себе сети свить.
Лакеем, конюхом Фортуны всюду слыть —
Нет, это не по мне! Весь этот маскарад —
Лишь пена, что не может море волновать,
Лишь пух чертополоха, и ростку не быть
От пуха. Лучше оставаться в стороне
От тех клевещущих тупиц, что вертят мной,
Смеются, ничего не зная обо мне;
И лучше жить в жилище мне убогом,
Чем возвратиться к хриплым спорам своры той,
Где целовалась чистая душа с пороком.
64. VITA NUOVA.
— — — — — — — — — — — —
С т о я л у моря я – один на целом свете,
И брызги долетали до меня;
Сгорали факелы больного дня
На западе; свистел тоскливо ветер.
К земле умчались чайки — моря дети…
“Увы! вся жизнь страдания полна! —
Я крикнул. — И не даст мне ни зерна:
Бесплодные поля на труд мой не ответят!”
Мой невод был изорван, но устало
В последний раз забросил я его.
И вот — о чудо! — тело вдруг восстало:
Сиянье белых персей, рук и ног
В сверканье пены я увидел в море.
И я забыл своё былое горе.
65. S I L E N T I U M A M O R I S.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
К а к солнце свет свой снова дарит дню,
А бледная луна полулениво
Спешит в пещеру тёмную свою,
Осилив прежде трели соловья,-
Так и краса твоя сильней меня,
И песня рвётся с губ — но без мотива.
Как быстрый ветер через ровный луг
Проносит краску утра голубую,
И как лобзанье разрушает вдруг
Свирелью возведенную страну —
Так страсть рождает пред тобой вину,
Избыток чувства — лишь любовь немую.
Но выдали тебе мои глаза
Причину немоты и губ и лютни.
Теперь, когда мы врозь, могу сказать,
Что я лелею в памяти пробел —
Те песни, что тебе так и не спел
В своей любви и чистой, и распутной.
66. СИМФОНИЯ В ЖЁЛТОМ.
Где омнибус на мост ползёт
Подобно бабочке златой —
Там, словно малых мошек рой,
Гудя, толпа людей снует.
Где сено жёлтое влекут
Большие баржи вдоль реки —
Там, словно жёлтый шелк, висит
Тумана призрачная муть.
Где Темпл листьями шуршит
На желтых вязах вдоль дорог —
Там Темза тусклая у ног,
Как жезл нефритовый, лежит.
67. В ЛЕСУ.
Явись на свет поляны сразу,
А не туда, где мрак лесной,
Мой козлоногий, кареглазый,
Мелькни, о Фавн мой!
Как он резвится, песнь слагая!
Танцует тень его вокруг…
Куда идти мне — я не знаю:
На тень или на звук?
Охотник — тенью, Соловей мой-
Напевами плени меня,
Иль, обезумевший от пенья,
Его ищу я зря!
68. МОЕЙ ЖЕНЕ.
( с экземпляром книги стихов)
Песнями моими, верно,
Положенья не достичь.
В них о самом сокровенном
Я рискую говорить.
Если из цветка, что ныне
Пал, предчувствуя мороз,
Сделаешь ты в холод зимний
Украшенье для волос —
Будет радостной награда
Тем, кто вынес гнет зимы:
Ты услышишь шёпот сада
И поймёшь стихи мои.
69. IMPRESSIONS-I
— — — — — — — — — — — — —
I. LES SILHOUETTES
— — — — — — — — — — — — — — — —
Покрылось море серой тенью
И ветер воет, как струна,
И, как увядший лист, луна
Несётся над заливом пенным.
На берегу баркас чернеет
Гравюрой чёткой: юнга в нём,
Беспечен, весел и смешон,
С улыбкой, что в тени белеет.
Над головой, где кроншнеп стонет
Мне виден среди скал в просвет
Жнецов идущих силуэт
На помрачневшем небосклоне.
2. LA FUITE DE LA LUNE
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Там, где царит покой дремотный,
Мелькают тени в тишине,
Как в некой сказочной стране,
И навевают сон глубокий.
Лишь редкий крик рождает эхо:
То одинокий коростель
Стремится к самочке своей,
Ответом от неё утешен.
Но вдруг луна свой лик скрывает
И уступая дню пути,
Спешит в ущелие сойти,
Окутав лик сквозной вуалью.
70. I M P R E S S I O N S — II
— — — — — — — — — — — — — — — — — — —
I. LE JARDIN.
— — — — — — — — — —
Завяла лилия, поникла
На стебле тёмно-золотом;
Стоит в низине бук — на нём
Зовёт, воркует голубь дикий.
Наш сад пустеет час за часом,
Его разрушить вихрь успел:
Подсолнух яркий почернел,
От бирючины листьев массы,
Шурша и плача без умолку,
По ветру, словно снег, летят;
И розы на траве лежат,
Алея, как лоскутья шёлка.
2. LA M E R
— — — — — — — — —
Ползёт по вантам белый иней,
В холодных небесах — луна;
Как гневный львиный глаз, она
Вся в облаках, как в рыжей гриве.
Как тень во мраке, безучастен
Оглохший кормчий у руля;
Внизу же, прыгая, ревя,
Блестят машин стальные части.
Утихла буря постепенно,
Но все же тяжек небосвод;
И соткан поверх мрачных вод
Сквозной узор из жёлтой пены.
————————————————————
————————————————————
VIII. АДАМ МИЦКЕВИЧ.
( 1798 — 1855 )
—————————————————-
—————————————————-
71. АФОРИ3МЫ .
а) ОТКУДА ЗЛО?
Бог есть добро. А всё, что на бога возводят —
И смерти, и зло — от людей лишь исходит.
б) ЗАБЫТОЕ.
Есть на земле этой Нечто, достойное думы и речи,
Люди о всяком мечтают, забыв это Нечто.
в) СОГЛАСИЕ.
Хороший певец любит петь лишь в том хоре,
Где голос свой слышит он в общей гармонии.
г) КРЕСТ НА ГОЛГОФЕ.
Крест на Голгофе того не спасёт,
Кто в сердце своём креста не несёт.
72. К М***
Прочь с моих глаз! — я послушаюсь сразу.
Прочь из души! — и душа равнодушна.
Памяти только такого приказа
Ты не давай — его память нарушит.
Тень тем чернее и сумрачней будет,
Чем она дальше свой круг расширяет;
Так и мой образ — чем дальше отходит,
Тем больше память твою омрачает.
И в каждом месте, в любую минуту,
Где с тобой плакал и где веселился,-
Буду я рядом всегда и повсюду,
Ибо оставил там сердца крупицы.
Если в раздумье своём сиротливом
К арфе невольно рукой прикоснёшься —
Вспомнишь, что некогда час был счастливый,
Старая песня на струнах проснётся.
Взглядом танцующих в зале окинув,
Ты, отдыхая от танца на бале,
Место пустое узрев у камина,
Сразу подумаешь: МЫ там стояли!
Книгу возьмёшь, где разбиты судьбою
Пары влюблённой благие надежды —
Скажешь ты, книгу закрыв, что такое
Было и с нами в любви нашей прежней.
Если же авторы книги удачно
Пару сердец всё же соединили —
Свечи погасишь, подумаешь, плача:
Ах, если б МЫ так же счастливы были!
Ночью тебя испугает зарница,
Шелестом груша в саду потревожит,
В окна со стоном сова застучится, —
Скажешь ты: это душа его, боже!
Так в каждом месте, в любую минуту,
Где с тобой плакал и где веселился —
Буду я рядом всегда и повсюду,
Ибо оставил там сердца частицы.
73. БЕСЕДА.
Зачем нам беседа, родная моя?
Я, чувство с тобою свое разделяя
И душу свою в твою душу вливая,
Зачем ее должен дробить на слова,
Которые выветрятся и остынут,
Пока твоих сердца и слуха достигнут?
Люблю, о, люблю! – тебе сто раз кричу я,
А ты все печальна и сердишься даже,
Что всех своих чувств не могу, как хочу я,
Воспеть или выразить, чтобы уважить.
И как в летаргии, не станет мне силы,
Чтоб, знак подав жизни, уйти от могилы.
Уста от напрасного дела устали
И жаждут слиянья с твоими… Хочу я,
Чтоб вместо двоих нас беседовать стали
Биение сердца и поцелуи.
Пусть длится беседа и месяц, и год,
И ДО конца света, и ПОСЛЕ него!
74. К ОДИНОЧЕСТВУ.
О, одиночество! К тебе от жизни зноя
Я припадаю, как к воде беглец усталый,
И наслажденье ощущаю неземное,
Зарывшись в ясные и чистые кристаллы.
Я в мысли погружаюсь и лечу над ними,
Играю с мыслями, как будто бы с волнами,
Измученный, усталый, забываюсь снами,
Оставлен хоть на миг заботами своими.
Да, ты моя среда! Зачем же воды эти
Мне сердце студят, как стекло, мозг омрачают?
Зачем я снова должен вырываться к свету,
Подобно рыбе-птице в воздух вылетая?
Мне нет тепла внизу, вверху я тоже странник.
В обеих этих средах я изгнанник.
ИЗ “КРЫМСКИХ СОНЕТОВ”
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
75. ШТИЛЬ.
Флажки едва заметный ветер чуть колышет,
И светлая вода чуть персями играет –
Так в грезах о любви невеста молодая
Проснется, чтоб вздохнуть, и снова мерно дышит.
Поникли паруса: как флаги после боя,
На голых мачтах спят… Корабль над волнами
Колышется едва, как скованный цепями;
И вышли путники веселою гурьбою.
О море! Под твоим веселым колыханьем
Живет полип: он спит, когда на небе хмурь,
И пробуждается, когда светла лазурь.
О мысль! В твоей глуби – змея воспоминаний,
Что спит средь злых судеб и страшных бурь,
Но бодрствует в тиши, чтоб душу мне тиранить.
76. БУРЯ.
Cорван уж парус, руль ветер срывает,
Крики слышны, стонут злобно насосы,
Вырваны снасти из рук у матросов,
Надежда и солнце в крови умирают.
Вихрь, торжествуя, огромные горы
Вспененных волн этажами возводит,
И на корабль Гений Смерти приходит
Воином грозным, штурмующим город.
Тот — полумёртвый лежит без движенья,
С другом обнявшись, другой ждёт могилы,
Молится третий, чтоб смерть отогнать…
Только один не стремится к спасенью,
Мыслит он: счастлив, в ком нет уже силы,
Кто может молиться иль друга обнять!
77. АЛУШТА ДНЁМ.
Уж перси гор открыл туман косматый,
Шумят намазом нив златые волоса,
Как чётки шаха — лес, и падает роса,
Как с чёток тех рубины и гранаты.
В цветах земля и воздух ароматный:
То бабочки летят, как радуга-коса,
Крылатый балдахин из перлов в небесах,
А дальше — саранчи базар крылатый.
Где лысую скалу штурмует море,
Отходит и опять стремится к ней,
Как тигра хищный глаз, вещая горе.
А дальше, за прибоем, средь зыбей,-
Там лёгкая волна, и на просторе
Купаются там стаи лебедей.
78. АЛУШТА НОЧЬЮ.
Резвится ветерок, волна устала ухать,
На Чатырдаг упал светильник всех миров,
Разбился, расплескал румянец облаков,-
Погас… а пилигрим, оглядываясь, слушал:
Уж цепи гор черны, в ночных долинах глухо,
Лишь шёпот родника на ложе васильков,
Лишь слабый аромат — то музыка цветов,
Звучащая для сердца — не для слуха.
Засну ли я в тиши, укрытый темнотой,
Но будит вдруг меня блеск метеора близкий.
Объял весь мир ночной его поток златой…
О ночь! Подобна ты восточной одалиске:
Чуть лаской усыпив — разрушишь сна покой
Для новых страстных ласк блеснут в зеницах искры!
79. ЧAТЫРДАГ.
К твоим стопам, дрожа, кладу поклон глубокий,
О мачта Крыма, о великий Чатырдаг!
О мира минарет, суровый падишах,
Над скалами вознесшийся высоко!
Стоишь у врат небес, где звёздные потоки,
Как грозный Гавриил, страж рая в небесах.
И тёмный лес — твой плащ, а янычар твой — страх,
Что вышил на твоём тюрбане молний строки.
Нас солнце ли печёт, нас мгла ли осенит,
Летит ли саранча, гяур ли жжёт селенья —
А Чатырдаг всегда глухой, недвижный спит
Меж небом и землёй, свидетель сотворенья,
Поправ весь дольний мир своей огромной тенью, —
И слышит лишь, что бог природе говорит.
80. АЮДАГ.
Люблю взойти наверх, на Аюдага скалы,-
Глядеть оттуда, как вал пенный бьётся в гряды,
Как сразу вырастают снежные громады
И рассыпаются на радугу устало.
Разбившийся о мель второй, как полк немалый,
Вал заливает берега, и мириады
Тех воинов уходят прочь, триумфу рады,
Оставив на песке и перлы и кораллы.
О юный бард! не так ли страсть всечасно
В душе бушует грозовым ненастьем,
Но лишь ты тронешь лиру — безучастно
Уходит прочь, чтоб стихло в поднебесье,
Лишь оставляет нам бессмертье песен,
И вьют из них века венок чудесный.
———————————————————-
———————————————————-
IX. ЦИПРИАН КАМИЛ НОРВИД.
( l821 — 188З )
—————————————————
—————————————————
81. МОЯ ПЕСНЯ .
Хочется в край мне, где корочку хлеба
Люди приемлют с улыбкой счастливой,
Словно дар Неба..
Как мне тоскливо!
Хочется в край мне, где гнёзд разоренье
Делом считается несправедливым:
Божьи творенья…
Как мне тоскливо!
Хочется в край мне, где суд неизменен,
Прост, как законы Христа, и красив он:
‘‘Будь совершенен!’‘
Как мне тоскливо!
Как мне тоскливо! — и слова иного
Я не скажу: ведь невинность — не диво,
Слёзы — не новость…
Как мне тоскливо!
Хочется мне не-тоски, не-мышленья,
Общества тех, в чьих словах правды сила,
Без светотени…
Как мне тоскливо!
Как мне тоскливо! Я стану ненужным,
Стану спокойным в тиши сиротливой…
Но не для дружбы…
Господи, как мне тоскливо!
82. С ГРЕЧЕСКОГО.
Свою тайну ночи я доверил,
От неё узнал всё ветер вольный,
Ветер волнам рассказал, а эти волны
На песке ту тайну начертали.
На песке танцующие девы
С грешною землёй её сравняли…
83. В ВЕРОНЕ.
Над Капулетти, Монтекки домами,
Громом избито, омыто дождями,
Око лазури не дремлет.
Видит заросшего сада куртины,
Видит враждебных поместий руины,
Слёзы роняет на землю.
Молвят деревья, что то — для Джульетты
И для Ромео — слеза над планетой
Падает, склеп обтекая.
Люди ж твердят, утверждают ученья, —
Это не слёзы, а просто каменья:
Кто же их здесь ожидает?
84. ЛЯРВА.
В Лондоне, по скользкой мостовой,
В лунном свете иль в тумане плотном
Многие проходят пред тобой,
Но запомнишь – лишь ее у подворотни.
В терниях или в грязи чело?
Ложь отсечь от правды невозможно:
То – молитвы на губах ее
Или же … пьяна она безбожно?
Библия, затоптанная в прах!
Не читает её нынешнее племя.
Время — думать только о деньгах,
А о добродетели — не время.
Деньги и отчаянья слова —
Как бельмо на оба её глаза.
-Ты откуда? — прячется в себя.
-Ты куда?- ‘‘Не знаю’‘, — скажет сразу.
Человечество — Бедлам, где вижу вновь
Плач, издёвку, страх, и смех, и пени:
Как история, оно лишь знает — кровь
И как общество, оно лишь знает— деньги.
85. БЕЛЫЙ МРАМОР.
Греция, дивная Греция! -плеч твоих мрамор,
Сердце – спрошу я: а что же случилось с Гомером, —
С тем, кто учил нас со звёздами хором петь славу?
Где же могила? Ответь мне хоть шорохом мерным
Волн твоих синих, гекзаметром бьющих о скалы,
Иль напиши белой пеной на бреге усталом.
О благодарная Греция! Фидия тоже не стало?
Тот, кто учил красоту находить в бренном теле,
Тот, кто к богам нас приблизил — не он ли раздавлен?
Он ли в темнице?
А Милисиад – на войне ли?
А Фемистокл, а Фукидид, и Кимон – пропали?
Греция, Греция! А с Аристидом что стало?
Как награжден сладкогласый за ратное дело?
Фокион старый, все битвы кончавший со славой, —
Яд ли ему подаешь?
А Сократу???
… О, Дева
Голубоглазая! Ты, как руины, бесстрастна,
С профилем ровным Минервы, стройна, грациозна!
Встреча с тобой, словно с детством, нежна и прекрасна,
А расставанье – тоскливо, почти невозможно…
Рву я фиалки. В росе, как в жемчужинах, венчик.
Слезы росы – на прощанье… До будущей встречи!
86. ПЕЧАЛЬНО…
Печально – замкнуться, таить в себе силы,
И жить только пряжей мечтанья и чувства.
Печальней стократ на пороге могилы
Увидеть, что прошлое – грустно и пусто…
87. ПАНИ M., ИДУЩЕЙ ПОКУПАТЬ ТАРЕЛКУ.
Есть поколенья, города, народы,
Отжившие свой должный срок,
Не сотворив чудес природы:
От них остался лишь горшок.
И на горшок сей древний дама
Глядит в музее, и в стекле
Отражена она на славу,
А целый мир — под ней, в земле.
Народы, канувшие в Лету,
Похожи, право, на слугу,
Который подаёт тарелку
Вельможной пани для рагу.
88. ЗРЕЛЫЙ ЛАВР.
Дорог к Потомству никто не знает,
Только по битвам отыщешь ты их.
В храме грядущего мы выбираем
Жилища себе среди комнат чужих.
А комнат тех — много. Исход простой:
Мы входим в ту, что для нас открыта.
Не раз становилось потом ‘‘пятой’‘,
Что ранее мы называли “крылья’‘.
Времён хвастливый и зычный рык
Не гласом ли трубным считался всегда?
Но это — упавшие в урну шары:
Подсчёт голосов проведёт тишина.
89. МОЙ ПСАЛМ.
Марий различных ( их всегда довольно!),
И Магдален с роскошными власами,
И бойких Зофий, и Терез разумных —
И днем, и ночью я прошу невольно,
Чтоб и н т е р е с ы не плелись за нами!..
Вот и н т е р е с молитв моих безумных,
Пусть наконец наш мир займёт то место,
Присущее ему всегда логично —
Где нет каких-то глупых и н т е р е с о в,
И где все поступают непрактично.
Об этом мир прошу, который носит
Лучистый гребень, плакать горько может,
И с Вероникою от плача ввысь возносит
Меня на облачное ложе.
90. ПАМЯТИ БЕМА — ТРАУРНАЯ РАПСОДИЯ.
Клятву, данную отцу,
сохранил я по сей день…
/ГАННИБАЛ/
I.
Что же ты, Тень, отъезжаешь, руки скрестив на латах?
Факелы блещут, и падают искры к коленям,
Меч отражает и лавры, и свеч твоих пени,
Рвется твой сокол и конь твой танцует косматый.
Лёгкие стяги вздымаются, как бы от бури,
Словно палатки тех войск, что по небу кочуют.
Трубы взахлёб причитают, склонились знамена —
Будто бы крылья опущены, срезаны главы
Пикой пронзённых чудовищ, птиц, и драконов…
О, как умел ты копьём добывать себе славу!
II.
Плакальщиц много: вот эти с цветами подходят,
Слёзы в ладони свои собирают другие,
Путь отыскать тебе тщатся какой-то иные,
Но — уж проложен тот путь чрез столетья и годы.
Кто-то на землю большие кувшины бросает —
Звон разбиваемой глины печаль умножает.
III.
Парни в топорики бьют голубые от неба,
Слуги — в щиты, чтоб услышали город и веси.
Ветер большую хоругвь среди дыма колеблет,
Что упирается, словно копьё, в поднебесье.
IV.
Входят в ущелье и тонут… выходят уже в свете лунном,
В небе чернеют — и блеск их холодный коснулся
Koпий, горящих, как звёзды — бессонно, бездумно…
Вот и хорал вдруг утих, а потом, как волна, встрепенулся.
V.
Далее — далее — так мы увидим, о боже,
Яму, подобную пропасти тихой и чёрной,
Ту, что никто никогда перепрыгнуть не сможет…
Сбросим коня туда пикой, как древнею шпорой.
VI.
И повлечем хоровод с похоронною песней,
Урнами в двери стуча и шумя непогодой, —
Стены пока Йерихона развалятся в щепы,
Сердце очнется – спадет пелена с глаз народа…
…………………………………….
Далее – далее …
———————————————————-
———————————————————-
X. ПОСТ СКРИПТУМ.
————————————-
————————————-
М.Ю.ЛЕРМОНТОВ
(1814 — 1841)
—————————
Два стихотворения.
( с французского)
91 +++ +++ +++
Я жду её на сумрачной долине.
Деревья что-то шепчут, а меж ними —
Вдруг тень её… Страдающий от ран,
Мне нанесённых сладостной надеждой,
Я понимаю, что обманут, как и прежде:
То ива свой склоняет стройный стан.
Я наклоняюсь, слушая дыханье
Июльской ночи, ночи ожиданья —
И слышится с дороги тихий звук,
Производимый лёгкими шагами…
Но нет — то ветер шелестит листами,
Играя ими ласково во рву.
Ничком в траву ложусь, тоскою полн,
И забываюсь я печальным сном,
Но просыпаюсь с радостною дрожью:
На ухо её голос мне шептал,
И лоб мой поцелуи ощущал…
Благословенно ожиданье моё, боже!
92. +++ +++ +++
Когда я вижу на твоих устах
Улыбку счастья — сердце расцветает,
Благоговейный исчезает страх:
Улыбка откровенность порождает.
Вся жизнь за миг проходит предо мной;
Я проклинаю, и молю, и тайно плачу.
Звезда в пустыне – взгляд твой огневой,
Вся жизнь моя освещена тобой,
А без тебя весь мир так малo значит!
Мне без тебя — как без звезды в пути.
Без взгляда твоего мне грустно.
И прошлое без боли и любви,
Как небо без божеств,- темно и пусто.
И — странная причуда: я ловлю
Себя на том, что день благословляю,
Когда я понял, что тебя люблю.
Благословляю муку я свою
И ту, из-за кого я так страдаю!
Адам Аснык
(1838-1897)
С польского.
93. ОДНО СЕРДЦЕ.
Сердце любимой – так мало, так мало –
Вот что мне нужно от целой вселенной:
Страстно чтоб рядом с моим задрожало,
Сделало б тихим меня и смиренным.
Мало мне нужно: уста, чтобы вечно
Счастья дарили напиток мятежный,
Очи твои, чтобы в них каждый вечер
Я отражался бы ангелом нежным.
Сердце любимой и руки, чтоб ими
Ты мне закрыла глаза, как оконце:
Сладко заснул бы в мечтах о богине
Той, что в объятьях несёт меня к солнцу.
Мало мне нужно, клянусь вам — ей-богу!
Но для богини и этого много.
Александр ОЛЕСЬ
( 1878 — 1944)
С украинского
94. +++ +++ +++
Порваны струны на арфе; и арфа рыдает, немая,
У других вызывает слезы и плачет, тоскует сама.
Смеюсь я, шучу и пою — не жалуюсь я на судьбу
И бью я по сорванным струнам на сердце моем.
Иван ДРАЧ
( родился в 1936)
95. +++ +++ +++
Ложатся звёзды навзничь, как и мы,
И всю-то ночь лежат и глаз с людей не сводят,
Как будто хочется им стать людьми,
Но что-то там у них на небе не выходит.
А звезды не хотят ложиться ниц,
Ведь мы для них вверху и прорастаем снами,
И сколько этих ясных звёздочек — зениц
Мерцает здесь внизу -и все зовутся нами.
Как звезды мы лежим. Друг друга любим тут.
О, сколько пар лежит под небом и под стогом!
И по траве роса скользит, как будто ртуть,
И по-осеннему термометр дрогнет скоро.
Лежим на сене раннем мы, а там —
Огонь костра уже не можем увидать мы.
И звездно на земле: подобно небесам,
Сияет мне твое коротенькое платье.
И дети рядом спят. И доченька, и сын.
Ничком в траву никто нарочно не ложится.
Ведь нынче звёздный час, и звездный миг один,
И россыпь дивных звезд над рощею струится.
Пол Саймон
С английского.
96. ЭЛЬ КОНДОР ПАСА.
Чем быть улиткой — лучше воробьём
Я б хотел, если б смел,
О, я б хотел.
И лучше молотком быть, чем гвоздем
Я б хотел, если б смел,
О, я б хотел.
Но, прочь
Убраться — мне невмочь,
К земле иной,
Как лебедь мой.
Ведь человек во власти пут.
Что миру он? — неслышный звук,
тоскливый звук.
Гораздо лучше улиц лес густой.
Я б хотел, если б смел.
О, я б хотел.
Я предпочёл бы землю под ногой.
Я б хотел, если б смог,
Но я не бог.
Джон ЛЕННОН
( 1941 – 1980)
97. ДУРАК НА ХОЛМЕ.
Так каждый день: один в вышине,
Некто с усмешкой глупой недвижно стоит на холме.
Никто его здесь не знает,
Говорят, будто он дурак: никогда не отвечает.
Но дурак из холме видит солнца закат,
И глаза его там за мирами следят..
Так и стоит он в облаках.
В себе заключает, сам не зная, он голоса.
Но их не услышат люди —
Не заботится он о том, и за это не осудит…
Но дурак на холме видит солнца восход,
Видит, как мир идёт всё вперёд и вперед.
Обходят его искусно,
Не вдаваясь в его судьбу. Он свои скрывает чувства,
Но дурак на холме видит солнца закат,
И глаза его там эа мирами следят…
Он слушать людей не будет:
Глупцы – они, не он. И пусть его не любят,
Но дурак на холме видит солнца восход,
Видит, как мир идёт все вперёд и вперёд.
Бьерн Ульвеус
(род. 1945)
98. AHДAHTE, АНДАНТЕ.
Я прошу, не торопись,
И коснись меня, как нежный летний бриз.
Не спеши все вперед,
Анданте, Анданте, а чувство пусть растет.
Твои пальцы так легки.
Бархат неба летней ночью – это ты .
Ты к душе прикоснись
И рядом со мной хоть немного ты пройдись.
Я как песня, вся твоя,
Пой же, пой ещё раз, чтоб окрепла я.
Петь заставь и звучать,
Анданте, легко по земле моей ступай,
Анданте, Анданте, меня не покидай.
Замерцали огоньки
Словно сотни мотыльков в глазах твоих.
О разлуке мне не пой:
Анданте, Анданте, унеси меня с собой.
Тим РАЙС
С английского
99. ГЕФСИМАНИЯ.
Я лишь хочу сказать —
Ты должен это знать:
Да минует чаша эта,
если можно не вкушать мне
чаши с ядом! — я не тот уж,
каким я был
в начале самом.
Я не тем уж стал —
Печален и устал…
Сколько сделал за три года
я — как будто бы за тридцать.
Мог Ты требовать того же
от других когда-нибудь?
Если
умру —
Ты ли доверишь, что поручил мне Сам тогда?
Пусть же ненавидят, пусть распнут меня, пусть бьют
Хотел бы знать я ныне, Боже мой,
Хочу понять, зачем я, Боже мой,
Должен уйти?
Даст ли эта смерть мне больше, чем вся жизнь моя?
Больше ль станет значить все то, что сделал я?
Я должен знать, я должен знать, Господь,
Я должен знать и все понять, Господь –
Что наградой будет мне за смерть?
Хочу понять, зачем же я, Господь,
Должен уйти?
Можешь доказать, что не напрасна смерть
моя?
Где Твой вечный разум, чтобы понял я Тебя?
Укажи причину! почему Ты мыслишь так?
Знаешь Сам – зачем,
иль знаешь только – где и как?
Что ж, я умру!
Жди, я умру!
Я не тем уж стал-
Печален и устал.
Сколько сделал за три года —
Как за тридцать…что ж не смог я
Все закончить, что я начал…
Что Ты начал — не я начал…
Что ж, да будет так!
Ведь всё в Твоих руках…
И я выпью чашу с ядом…Что ж,
распни, и уничтожь, и
бей, и убивай меня
сейчас —
пока ещё я Твой…
Роджер УОТЕРС.
C английского.
100. ПРОЩАЙ, ЛАЗУРЬ !
Ты видел ли испуганных людей?
Ты видел ли, как бомбы вниз летят?
Ты удивлялся ли когда-нибудь,
что мы должны бежать в убежище,
тогда как мир прекрасен
и ясна небес лазурь?
Ты видел ли испуганных людей?
Ты видел ли, как бомбы вниз летят?
Огонь нас ослепляет, как нам больно…
о, прощай, лазурь!
Прощай, лазурь, прощай, лазурь!
Прощай,
прощай…
———————————————————————-
———————————————————————-
———————————————————————-