Ольга и Андрий Будугаи

Эзотерический аспект поэзии

На современном этапе развития отечественной науки в условиях независимой Украины научные работники получили возможность обращаться к темам, которые в условиях тоталитаризма были для нас закрытыми, но за пределами бывшего Советского Союза интенсивно исследовались. Среди них весомое место занимает эзотеризм, который является ключом для раскрытия сути процессов жизни и эволюции Вселенной. Он способствует расширению границ деятельности каждой из современных наук, их выведению из тупикового состояния узкой специализации, диалога между религиозно-духовным опытом человечества и разными отраслями гуманитарного и технического знания, то есть способствует целостному (а значит и исцеляющему сознание) восприятию мира.

Термин «эзотеризм» происходит от греческого слова «эсотерикос» («внутренний, скрытый; потайной, спрятанный») [7, с. 519] и означает те знания, которыми раньше владели только посвящённые. Согласно эзотерической доктрине, человечество получило эти знания от Иерархов, которые руководят эволюцией нашей планеты. В известной степени синонимом термина «эзотеризм» можно считать слово «оккультизм», которое происходит от латинского «оккультус» («тайный, скрытый») [7, с. 325]. Разница между ними состоит, пожалуй, в том, что эзотеризм больше занимается теоретической областью познания тонких миров, а оккультизм – непосредственно практикой овладения силами этих миров.

Постепенно эзотерические знания и положения из состояния известных только посвященным переходили в статус экзотерических[1], доступных широкому кругу людей. Этот процесс значительно интенсивнее происходил в последнее время и происходит сейчас потому, что человечество эволюционирует, не стоит на месте, сознание людей, количество информации, которой оно владеет, шаг за шагом возрастает.

Эзотерические знания заняли значительное место и в искусстве. В частности, в литературе сформировалось целое направление, которое условно можно назвать «эзотерический или оккультный романтизм». Известный современный российский эзотерик Сергей Ключников пишет: «На Западе к представителям оккультного романтического направления можно отнести Бульвер-Литтона, Густава Майринка с его романами «Голлем» и «Вальпургиева ночь», Ричарда Баха с его знаменитой «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон» и «Иллюзиями», а также в какой мере Сомерсета Моэма (роман «Маг») и Германа Гессе («Степной волк» и «Игра в бисер»). В этом же ряду и Карлос Кастанеда, автор загадочных текстов о Доне Хуане и учении индейцев-яки. В России этот жанр представлен такими писателями, как Вс. Соловьев (серия известных исторических романов), Вера Крыжановская-Рочестер (романы о магах), Валерий Брюсов (роман «Огненный Ангел»), Конкордия Антарова (роман «Две жизни»)» [12, с. 4].

Определённым образом к этому направлению можно отнести некоторые произведения украинского писателя планетарного масштаба Олеся Бердника (повесть «Чаша Амриты», роман «Вогнесмих» и др.), Урсулы Лэ Гуин (тетралогия «Волшебник Земноморья»), непревзойдённого Джона Толкина (трилогия «Властелин Колец», «Сильмариллион», сказка «Кузнец из Большого Вуттона» и др.) и некоторых других представителей стиля фэнтези.

Целью этой статьи является попытка раскрыть некоторые грани эзотерического значения поэзии, её первоначального назначения. Алла Андреева, жена выдающегося российского поэта-духовидца 20 века Даниила Андреева, сына писателя Леонида Андреева, отмечала: «поэт в давнем значении этого понятия» – это «мысль, слово, чувство, музыка», слитные «в единственное явление. Именно такому явлению давние культуры давали имя – поэт» [1, с. 20].

Поэтами были посвящённые в прямом смысле этого слова. Не случайно само слово «поэт» в древнегреческом языке имело значение «творец, создатель» и связано с глаголом «пойео» («делаю, творю, осуществляю, воздвигаю, составляю, созидаю»). Как пишет Эдуард Шюре, «древняя поэзия есть ни что иное, как аллегорический язык. […] Тайны природы и наиболее возвышенные нравственные идеи скрывались под её сенью. Древняя поэзия называлась  я з ы к о м  б о г о в  не только метафорически; тайный и магический смысл, который составлял её силу и очарование, содержался в самом её имени. […]Poiesis происходит от финикийского phohe (уста, голос, язык) и от ish (Высшее Существо, в переносном смысле: Бог). Этрусское Aes или Aesar, галльское Aes, скандинавское Ase, коптское Os (Господь), египетское Osiris происходят вот одного и того же корня» [18, с. 179].

Мышление предков отличалось от нашего мистичностью мировосприятия, а давние языки были значительно магичнее, чем современные, прошедшие сквозь «мясорубку» материализма и откровенного атеизма. Между мыслью, идеей и её реализацией[2], воплощением, осуществлением[3] не было таких, как в наше время, энергетических преград, обусловленных духовным невежеством и наличием сущностей тонкого плана демонической природы, которым люди сами отдают власть над своими душами и духом. И потому, чтобы лучше понять эзотерическое значение поэзии, в какой-то мере приоткроем сакральный смысл языка, слова в широком понимании – слова как многогранного, космического явления, призванного способствовать превращению человека в сотворца Духовных Иерархов, возвращению его в светлые духовные измерения, в Отчий Дом.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё через Него начало быть и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь и жизнь было светом людей» [Иоанн. 1:1-4]. Между Словом и Богом не случайно здесь поставленный знак равенства. При переводе Библии из древнегреческого языка на церковнославянский (точнее, на древнеболгарский) лексема «слово» заменила греческую лексему «логос», которая имела значение: «слово; понятие, учение; язык; отношение; мысль, ум». Гераклит определял сроком «логос» также общую закономерность, а идеалистическая философия – «духовное первоначало; мировой ум; абсолютную идею; откровение; образ Божий; основную сущность всего мира; внешнее выражение вечно скрытой причины». В эзотеризме логос – это ещё проявленное божество нации или народа [7, с. 255], а также демиург, который творит из себя.

Утверждение о том, что слово лежит в основе созданного мира можно встретить во многих эзотерических источниках. Выдающийся российский теософ Нина Павловна Рудникова подчеркнула: «Человек забыл, что мир сотворён словом, и что все части его – это воплощения отдельных слов. […] Современные […] человеческие языки вульгаризировались, то есть материализировались, просто отпечатывая понятия об объективном мире. Человеческое сознание забыло, что слова, составляющие его языки – это формулы, духовное произнесение которых вызывает к действию психическую энергию, помогающую воплощению её в факты» [14, с. 193-194].

Об этом же пишет в своих трудах известный английский теософ Анни Безант: «Мы признали за источник, из которого происходит вселенная, проявленную божественную Сущность, именуемую Логос или Слово. Это взятое из греческой философии наименование в совершенстве выражает древнюю идею: Слово, раздающееся из Безмолвия, Голос, Звук, посредством которого миры вызываются к бытию» [4, с. 38]. «Весь мир есть ни что иное, как произнесённое слово. […] И в Космосе, и в человеке одинаково заключено это свойство звука, без которого не может быть формы, звука-строителя формы, рождающего её. Всякий звук имеет отдельную форму и заключает у себя троякое свойство: одно – рождающее форму, другое – удерживающее её, и третье – разрушающее её» [5, с. 61].

Отзвук о подобных положениях можно найти и в языке. Так, например, лексемы «слово», «слава», «слыть – прослыть», «слышать – слушать – слух – ухо, уши» – одного гнезда. Если учитывать, что с-з, л-в, к-х чередуются, то не трудно понять, что лексемы «слух» и «звук» – два полюса одного понятия, вероятно, имеющие в прошлом один корень. Со словом «звук» связанны лексемы «звон», «звонить», «звенеть», «звать», «называть», «зов», лат. vox, которое имеет значение одновременно и «слово, выражение» и «звук, голос».

Синонимом слова «называть» можно считать лексему «именовать», сокоренную лексемам «иметь» и ст.сл. «имати» («брать, взять»), что связаны одновременно не только с именем[4], но и с объёмом, формой[5]. Лексемы «объём», «съёмка», «приём», «заём», «ёмкость» имеют основу «ём-», образованную от ст.сл. «имати». Эта основа имеет значение «то, что собранно». Таким образом, звук, слово, форма и имя тесно взаимосвязаны. «По своей онтологической природе всякое имя в е щ н о. […] Знать истинное имя вещи – значит знать её сущность, творить её в прямом и полном смысле этого слова. […]Вéдение имени есть не филологический подход и не механическое произнесение звуков, но слияние с ритмом индивидуального естества, сращение с Логосом, огранившим его самобытность в идеальной природе. Имя есть форма духа» [17, с. 679].

Знание сути вещей давало возможность общения с их душами, сущностями[6], вхождения в контакт с частями духа, которые находятся в этих формах-вещах. Именно такое знание было присуще посвящённым древности, к числу которых принадлежали и поэты. В знаниях космических законов (= принципов) содержался секрет владения разделом магии, который давал возможность влиять на мир и изменять его посредством вибраций звуков и слов.

Иначе говоря, по своей сути поэты были жрецами-магами, которые владели тремя уровнями постижения содержания слова. Эдуард Шюре по этому поводу писал: «Египетские жрецы, по словам греческих авторов, владели тремя способами объяснить свою мысль. Первый способ был ясный и простой, второй символический и образный, третий священный и иероглифический. То же самое слово принимало по их желанию либо свой обычный смысл, либо образный, либо трансцендентный» [18, с. 146]. То есть, поэты могли творить на нескольких уровнях и в нескольких измерениях.

В национальных языках сохранились осколки информации, которые свидетельствуют о существовании магической связи между словом и вещью – продуктом уплотнения, воплощения, овеществления заложенных в слове энергий, психических спиралей. Приведём такие примеры:

1) рус. «слово» и «условие», то есть слово становится фактором физического существования, средой, в которой живёт всё, что имеет физические тела, а в глобальном понимании Вселенная – это слово Бога;

2) укр. «мова» («язык») и укр. «умови» («условия») – пример, аналогичный первому;

3) греч. logos и сокоренные санскр. loka («мир, пространство») и лат. lex («закон», принцип мироздания) > лат. lexica[7];

4) рус. «речь» и сокоренное укр. «річ» («вещь»), результат уплотнения слова; они связаны с лат. res («вещь, предмет, дело») и лат. realis («действительный, реальный», то есть – «реализованная вещь, материализованное слово»)[8].;

В языках в некоторой степени отображается и тот оккультный принцип, что мысль является главной движущей силой. Так, например, лат. moveo, movеre («приводить в движение») можно сопоставить с укр. «мова» («язык, речь»). Сокоренны им французские лексемы mot («слово»), motion («предложение (на собрании); резолюция»), moteur («движущая сила, источник энергии; двигатель, мотор; побудительная причина»), motif («мотив, побудительная причина, повод; муз. тема, мотив; произведения искусства – тема, сюжет»).

Слова, язык народа – это его генетический код, на котором строятся менталитет, культура, судьба, история этого народа. Функцию гена на разных иерархических уровнях (народ, сверхнарод, субраса, раса, человечество.) выполняют и мифы в их метаисторическом понимании. Первоначальное значение слова «миф» (< др.греч. mythos) – «слово, пересказ, предание». То, что сейчас, благодаря последовательному влиянию тёмных сил, воспринимается большинством людей как иллюзорное[9], «мифическое», нереальное, в действительности является ключом, кодом к разгадкам многих тайн бытия, мостом в Духовные Миры. Ведь мифы, как и языки, давали человечеству Иерархи Сил Света, которые руководят эволюцией на планете Земля. Передавались мифы через посвящённых в устной форме, непосредственно из уст иерофанта-учителя (адепта, мастера) в уши[10] ученика неофита.

Более пригодными для восприятия и запоминания были мифы в стихотворной форме, которую им придавали поэты-посвящённые. Такая форма значительно облегчала процесс запоминания информации, благодаря упорядоченной форме стихотворения приводила к минимуму (в сравнении с прозовым текстом) возможные искривления содержания мифов неофитами, которые ещё не достаточно глубоко понимали суть переданных им в стихотворениях эзотерических знаний. Яркий представитель Йенского литературного кружка немецкий романтик Новалис[11] писал: «Поэт и жрец были вначале одно, и лишь последующие времена разделили их. Однако истинный поэт всегда оставался жрецом, так же как истинный жрец – поэтом» [3, с. 32].

С мифами тесно связан такой род литературы как эпос (< греч. epos – «слово, сказ»), жанровыми разновидностями которого являются саги (др.сканд. saga – «рассказ»), былины, думы, волшебные сказки, легенды. В переводе из латыни «легенда» – «то, что нужно прочитать» < лат. lego, legеre («читать, произносить; собирать, выбирать; осматривать, разглядывать»). С ними сокоренны греч. lego («собираю; считаю, перечисляю; выражаюсь, говорю»), лат. lex,legis («закон»), греч. lexis («слово, язык»).

С приведёнными лексемами также этимологически связанные такие слова: «коллекция», «коллектив», «элегантный», «лояльный», «легальный», «льгота», «лексема», «лексика»[12], «логос», «логика», «диалектика», «лекция», «нельзя», «польза», англ. light («свет; лёгкий»), англ. legible («чёткий»), фран. leçon («урок»), фран. lecture («чтение»).

К этой же группе можно отнести и лексему «врач»[13], «враг», «ворожить». Связь понятий «слово» и «врач» является свидетелем эпохи, когда слово имело сакральный характер и словом могли (= умели) лечить или убивать, в зависимости от мотивов его использования. Выдающийся ирано-таджикский философ и врач Ибн Сина говорил, что если больной при первом посещении врача от одного разговора с ним не почувствует себя вдвое легче, значит он разговаривал не с врачом, то есть не с настоящим целителем, а скорее – с самозванцем.

Творчество настоящего поэта способствует исцелению сознания и тела через то, что с одной стороны мастер слова использует лексику в светлом, а не демонизированном её спектре значений, а с другой стороны – превращает слова во многоуровневые целостные образы, оживляет их и располагает в последовательности, которая передаёт высокодуховный смысл. То есть, поэт создаёт из слов-образов соответствующую этой задаче композицию, о чём отдельно будет говориться ниже. Каждое слово из почти чисто механического соединения звуков в устах современного рядового человека может перейти в состояние орудия творчества в устах посвящённого при условии осознания космической сути слова, которая и соответствует настоящему назначению языка. У человека с высоко развитым уровнем сознания[14] слова получают оккультную силу, становятся проводниками инспираций Иерархов Неба. При этом сила инспирации (= инвольтации) прямо пропорциональная уровню развития посвящённого. Каждое его слово начинает заключать в себе, по выражению украинского писателя- мистика и вестника Николая Гоголя, «бездну пространства».

Надо отметить, что пространства слов по большей части иноматериальны, а их границы определяются дальностью проникновения мысли как посвящённого вообще, так и поэта в частности. Вспомним, например, описание Михаилом Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита» события, когда Воланд, имея огромный объём сознания и приобретённых за сотни тысяч лет знаний (= магической силы), организовал бал с большим количеством участников в одной московской квартире. В действительности же, как это можно догадаться, бал происходил не столько в квартире, как в открытом сознанием Воланда одном из измерений Ада, а, возможно, и в измерении его сознания (хотя, в принципе, одно положение может не исключать другое).

Слово в поэзии – это в первую очередь образ (< раз-разить), который содержит в себе понятие, сгусток мыслеформы, или, говоря языком Агни Йоги, проводник «чувствознания» (= интуиции), обитатель не только нашего физического, но и других, более тонких слоёв-измерений, а одновременно – и соединяющее с этими мирами звено. От вышеупомянутой лексемы «образ» берёт начало производное «образование», которое имеет в виду как создание нового, так и учёбу, формирование творца, его становление. А творческий процесс невозможен без «воображения».

Ученик начинает свою учёбу с «подражания» (< раз-разить), которое есть ни что другое, как вход в образ действий того, у кого он учится: ср. укр. «наслідування» – «подражание», а «слід» – «след». Не имея ещё собственных знаний и навыков, ученик перенимает их зародыши путём почти механического переписывания, копирования (можно сказать, «обезьянничания»), заходя в энергопотоки, измерения, энергетическое пространство творца-учителя. Подобное влияние на неофита может иметь и рассказ (ср. «сказ», «указ», «сказка», «подсказка», «показывать»), и стихотворение, вводящее в его сознание новые знания, прозрения («созревать» можно сопоставить с «дозревать», а «ведать» – с «видеть»: виденье = веденье). Неофит начинает что называется «соображать», работать с образами, приобретает творческие качества, какие невозможны без мышления, работы со словами и понятиями.

В свете сказанного приходят на память слова Иисуса Христа: «Какой мерой меряете, такой и вам отмеряется». Эти слова можно объяснить по двум направлениям. С одной стороны тем, что, работая со словами, понятиями и образами определённого характера, человек входит во взаимодействие с эгрегором, с которым они связаны, а значит, начинает постепенно связываться с ним множеством каналов, роднится с ним, становится с ним одним целым. С другой стороны человек, «соображая», занимается в буквальном смысле «самообразованием», то есть через слова-образы начинает из себя, так сказать, старого создавать, лепить, что называется «образовывать» себя нового.

Первое направление можно условно назвать внешним, а второе – внутренним. Это напоминает работу по трансформе человека в восточных единоборствах, где человек может начать практиковаться либо через внешний, либо через внутренний стиль. Но рано или поздно внешнее и внутреннее восполняются друг другом, сливаясь в одно целое. В религии такие два направления тоже наличествуют. К духовной работе «по внешней стороне» можно отнести молитву, обращение человека к Богу вовне, разговор с Ним. А внутренним путём можно считать медитацию, попытку человека соединить своё сознание с искрой Божьей, находящейся в нём самом.

Возвращаясь к работе с образами, заметим, что иногда такая работа может происходить неосознанно и неправильно, приводя к состоянию, которое обозначается в украинском языке лексемой «образа» («обида»). Обида есть ни чем иным, как наведением на себя своеобразной порчи: имеется в виду, что человек, который обиделся, сам открыл себя тёмным силам для разрушения через какой-то «неподходящий» образ, позволил им себя ударить. Естественно, что вечные агрессоры не упустят такой момент, ведь они питаются энергиями страданий других душ, паразитируют на тех, кого удаётся захватить, кто оторвался от Иерархии Света или, говоря обычными словами, отошёл от Бога.

Об определённой связи образа с деятельностью говорит и сходство фран. image («образ, воображение; изображение, рисунок; икона») и фран. mage («маг, волхв»).

Важно также, что стихотворение имеет большую, чем проза магическую силу, поскольку в нём есть, кроме всех вообще свойственных языку оккультных качеств, ещё и дополнительное, свойственное для стихосложения, измерение. Оно образованно за счёт определённым образом упорядоченных слов, их своеобразной скоординированности (< лат. ordo – «ряд») и упорядоченности рифмами и значительно ярче выраженным, чем в прозе, ритмом. На ряд указывает и само название «стихотворение», которое происходит от греч. stichos («ряд, порядок»).

Стихотворение можно условно сравнить с колонной солдат, где роль воинов выполняют слова. Вспомним, что людям, которые двигаются колонной, опасно переходить в ногу через мост, поскольку суммарная энергия при одновременной перестановке ног вызывает явление резонанса. А резонанс многократно увеличивает силу удара по сравнению с тем, когда такое же количество людей идёт не в ногу.

Отметим, что ради задания ритма складывались так называемые рабочие песни, которые сопровождали определённые трудовые процессы с повторяемым ритмом. Аналогичную роль выполняют своеобразные примолвки, используемые в единоборствах некоторых народов: ими сопровождается выполнение отдельных боевых элементов или ката (комплекс упражнений). Ритм имеет большую магическую силу, потому что всему в Космосе свойственный свой, индивидуальный ритм[15]. Неисчислимое множество ритмов образует почти бесконечную иерархию, которую можно представить в виде октав, сменяющих друг друга. Ритму подвластно всё существующее, а точнее живущее во Вселенной. Ритм – основа жизни, дыхание Космоса.

Повторимся, что тщательно подобранные и расположенные определённым образом, упорядоченные, согласованные единым ритмом слова в стихотворениях образуют более сильный энергетический поток, чем в прозе. Именно повышенная энергетика стихотворения используется в качестве защиты при нападениях на сознание: плотно «уложенные» слова на тонком плане образуют энергопоток, который как будто щитом (> «защита»), защищает сознание от агрессии. Через этот стих-щит информации, за которой стоит агрессия, значительно тяжелее, а в отдельных случаях, и невозможно пробиться.

Но стихотворная форма может использоваться и агрессорами для нападения, как это сейчас часто делается в рекламе, которая не столько информирует о товаре, как его навязывает. Само слово «реклама» берёт начало от лат. reclamare, где re- – «опять» и clаmo, -аre – «кричать; объявлять (выкрикивать)». Крик в природе многими животными воспринимается как эквивалент силы, орудия нападения или, напротив, защиты от него. У некоторых видов в поединках между самцами преимущество определяется силой голоса: победа остаётся за наиболее крикливым (= сильным). Подобную манеру выяснения отношений нередко применяют и представители рода человеческого, пытаясь победить в спорах, «доказать свою правоту» повышением тона или криком, перекрикиванием.

Сила и обворожительность поэзии в несколько раз возрастают при её сочетании с «искусством муз» – музыкой. Мелодия, мотив добавляют ещё одно измерение и расширяют сферу влияния стихотворения, переводят «слово» на новый энергоинформационный уровень[16]. Красивая песня – достаточно стойкое и жизнеспособное образование, которое может жить в сознаниях людей относительно долго – десятки лет, а то и несколько поколений. Не случайно песню называют душой народа. Каждый отдельный народ можно сравнить с организмом, отличающимся от других народов-организмов своими определёнными индивидуальными особенностями, отображёнными в песнях, танцах, одежде, архитектуре, традициях и так далее. Со стихотворной формой связанный игровой фольклор, хороводные песни, коломыйки и другое.

О тесной связи поэзии и песни говорит и тот факт, что у многих народов мира мастерство поэта и певца[17] часто соединялись в одном лице: ацтекские куиканы (в переводе «поэт, певец»), греческие аэды (грец. aoidos – «певец»), кельтские барды (кельт. bard – «певец»), скандинавские скальды (др.сканд. skald – «поэт, певец»), украинские кобзари и лирники, провансальские трубадуры, немецкие миннезингеры, российские гусляры.

Часто секретыискусства поэта-певца передавались посредством специальной системы посвящения, а сами певцы организовывали духовные ордена со своими иерархиями, законами и традициями. Например, у кобзарей был свой так называемый лебийский язык (от «лебий» – «старец, странник»). Он был известный только тому, кто принимался в члены ордена-цеха – кто после прохождения экзамена, называемого «визволки», становился посвящёнными этого ордена. Лебийский язык позволял обнаружить самозванца и тем самым помогал сохранить чистоту рядов ордена, что было достаточно важным.

Вышеупомянутый Новалис отмечал, что «поэзия в строгом смысле слова кажется почти промежуточным искусством между живописью и музыкой» [3, с. 34]. Вспомним при этом эзотерическое значение звука как создателя формы, а также, что образы, которыми оперируют как поэт, так и художник (= скульптор, архитектор), представляют собой сгустки мыслеформ.

«Поэзия проявляет свою художественную автономию, творя «вторую реальность», связанную с близлежащим миром многими ассоциативными каналами» [9, с. 556]. Слово «ассоциация» происходит от фран. associer («объединять») и указывает на то, что ассоциативные связи соединяют в одно целое образы-пространства, которые раньше в сознании непосвящённых могли не пересекаться, существовали размежевано. Это выводит сознание на качественно новый, более высокий уровень понимания мироздания, делает душу более целостной[18].

Здесь, пожалуй, стоит вспомнить о принципе холизма: целое не является механической суммой частей-составляющих. То есть целое может быть либо больше, либо меньше, чем сумма частей. Меньшим целое станет тогда, когда будет дисгармония в композиции: тогда части активно противодействуют друг другу, взаимно подавляются и одна другой не дают раскрыться. А противоположный полюс – полюс гармонии[19], – действует, когда составляющие сотрудничают, взаимодополняют друг друга, буквально взаимно «восполняются», делают друг друга более целостными, более полными. Тем самым они образуют структуру более высокого порядка, способную выполнять задание следующего иерархического уровня. Как писал учёный царской России Фаддей Зелинский, «несколько человек вместе могут при одинаковой затрате времени и труда проделать большую массу физической работы, чем если бы каждый работал отдельно» [11, с. 339]. Происходит взаимоусиление и части превращаются в органы организма высшей организации. Задание поэта-посвящённого – построить такой организм на духовных принципах, не допустив при этом в композиции, соединяющей части, подмен или хотя бы свести их к минимуму.

При построении композиции удерживаться от подмен поэту помогает «метод аналогий», являющийся базовым в эзотеризме, – метод объединения путём проведения параллелей, поиска и сравнения идентичных форм и процессов: «То, что внизу, подобно (аналогично, а не равно) тому, что наверху, а то, что наверху, подобно тому, что внизу, для вящего развития чудес единой вещи» [13, с. 20].

Греческая лексема analogia имеет значения «соразмерность, пропорция[20], соответствие, сообразность; подобие, сходство». Метод аналогий в древности был одной из наиболее тщательно сокрытых от профанов (непосвящённых) тайн и является подсказкой, ключом к загадкам Вселенной и человека, как его составляющей – микрокосмоса в макрокосмосе.

Призвание сознания, идущего духовным путём, – отобразить в себе как микрокосмосе гармонию Духовного Мира Вселенной, располагая частицы своего сознания аналогично структурной композиции соответствующих им частей Космоса. Задание поэта (как и любого другого творца) – как можно полнее, объёмнее и точнее передать в своих произведениях принципы небесного порядка (= законы Небесного Дома), вместить максимальное количество взаимосвязей Отчего Мира. Отображение в стихотворении правильных (высокодуховных) взаимосвязей приводит к исцелению (соединению в одно целое, единое) сознаний тех, кто не владеет знаниями подобного поэту уровня. Таким образом, поэт словами (а любой другой творец – средствами избранного им искусства) в буквальном смысле лечит, исцеляет. Настоящий поэт – это и врач.

Композиция любого произведения (и поэтического в том числе) должна быть правильной, то есть целостной, гармоничной, иметь определённое[21] количество составных частей и нужную, надлежащую взаимосвязь между ними, точное их взаиморасположение. Для примера возьмём фильм польского режиссёра Ежи Гофмана «Знахарь», в котором один из героев вследствие несчастного случая остался инвалидом: разбитые на ногах кости были неправильно составлены горе-врачом и срослись так, что юноша уже не мог ходить и стал подумывать о самоубийстве. Главный герой фильма Антоний[22] разбил места, где кости между собой стыковались неправильно и сложил их так, как следует[23]. Юноша стал практически здоровым и жизнерадостным.

Отметим, что понятия «целый», «здоровый», «полный» часто можно сопоставить с понятием «счастливый». Счастье (то есть «со-частие») – это гармоничное сочетание необходимого количества составляющих. А родство лексем «цель – целый – поцелуй – исцеление» указывает на то, что исцеления-счастья невозможно достичь, если в образовании композиции (целого) не будет доставать какой-то из составляющих. Отрицательный результат будет и в случае, если все составляющие будут в наличии, но их взаимосвязь между собой не будет совпадать с тем замыслом, который был предопределён Небесными Силами. Соответственно, каждая часть имеет своё место и время проявления, свой срок и функции, в зависимости от качеств, которые в неё вложил её демиург, которые свойственны именно этой части-составляющей. Такое соответствие места, свойств и функций каждой части можно назвать языком выдающегося философа Григория Сковороды её «сродностью».

Нужно отметить, что построение аналогий, взаимосвязей, разных ментальных переходов характерна не только для поэзии, но и для высокого юмора. Не случайно шуты, как и придворные поэты, занимали особенное, привилегированное положение при дворцах королей. И первые, и вторые в интересах развития государства должны были находиться своим сознанием не только в социуме, но и над ним, в некоторой степени быть небожителями.

Настоящий юмор также имеет исцеляющую природу и не случайно говорят, что несколько минут искреннего смеха дают организму столько жизненной силы, сколько может дать килограмм свежих овощей или фруктов. Секрет юмора состоит в выявлении до этого не замеченных или забытых другими людьми взаимосвязей, в поиске неожиданных сопоставлений, сравнений. Эти сопоставления приводят к исцелению и освобождению душ. Именно это свойство юмора приводит к тому, что он подпадает под запрет при тоталитарных режимах.

Духовный юмор, как и духовная поэзия, направлен против подмен и искривлений. Он стремится к освобождению душ, которые попали в расставленные силами Тьмы ментально-энергетические ловушки из-за своего невежества, использования неправильных мер, пропорций, неиспользования или недостаточного использования закона аналогий и соразмерности. Демонизированный юмор, как и демонизированная поэзия, направлены против целостности и опирается на использовании разного рода перекручиваний, уловок и подмен, на нарушении космических законов, мер и соразмерностей. Не случайно три из семи философских откровений Античной Эллады, написанных на Дельфийскому храме, касались мер, а Григорий Сковорода учил: «Во всём наилучше придерживаться меры» [15, с. 171].

Следовательно, одно из главных качеств поэта – быть отчасти, подобно тому же Григорию Сковороде, над светской суетой, чувствовать пульс животворной ткани мироздания, видеть взаимосвязи её компонентов-органов и проводить аналогии, а, следовательно, владеть синтетическим мировосприятием. По признанию Новалиса, «нет ничего более поэтического, нежели все переходы и разнородные смешения» [3, с. 33].

Творчество настоящего поэта гармонизирует уже полученные читателем к этому отдельные кусочки знаний, образует новые ассоциации, расширяет сознание. Этим он помогает делу эволюции (букв. «раскручивание»), раскрытию бутонов душ, их развёртыванию, развитию (< виться). Поэт, подобно скульптору, лепит своё детище. Семантику этого процесса хорошо передаёт русское слово «ваять», сокоренное лексеме «вить» (= спираль).

Витки положены в основу всего мироздания. Этот факт отображается в словах многих языков. Приведём несколько примеров. Лат. spiritus («дыхание, дух, жизнь; дуновение ветра») похоже на слово «спираль». Укр. «світло»(«свет»), по всей видимости, можно сопоставить с лексемой «виться». Рус. «время» – от др.рус. «веремя», той же основы, что и «вертеть». С ними этимологически родственны устаревшее «вития» («оратор») < ст.сл. веть («совет, слово») и т.д. Идею спирали передаёт и латинское название стихотворения versus («стихотворение; строка, линия»), происходящее от лат. verso, versare («вращать, крутить, вертеть») и связанное с фран. ver («червяк»). Возможно родство с ними лат. veritas («истина») и лат. verbum («слово; глагол»).

На спираль указывает и литературоведческий термин «троп» (< греч. tropos – «оборот, поворот, направление[24]»), по своей семантике похожий на лат. verto, versum («поворачивать»). Разные виды тропов помогают посмотреть на вещи и явления жизни с разных сторон и найти новые взаимосвязи. Об этом свидетельствуют даже названия некоторых тропов: синекдоха (< греч. synekdoche – «соотношение»), метафора (< греч. metaphora – «перенос»), метонимия (< греч. metonimia – «переименование», в сущности, своеобразное расширение границ имени), аллегория (< греч. allegoria – «иносказание»), гипербола (< греч. hyperbole – «преувеличение»).

Подводя итог, можно сказать, что настоящая поэзия делает человека более целостным, счастливым, учит чувствовать пульсирующую ткань Космоса, жить с ней в гармонии, становясь её полноценной и полноправной частью, возвышаясь до уровня сотворца Иерархии Сил Света.

Украина, г. Бердянск, 1998 год –

Переяслав-Хмельницкий, 04.12.2010, сб.

Литература

1. Андреева А.А. Жизнь Даниила Андреева, рассказанная его женой // Андреев Д.Л. Русские Боги. – М.: Московский рабочий, 1993. – С. 5-26.

2. Андреева Н.Н., Арапова Н.С., Баш Л.М. и др. Словарь иностранных слов: актуальная лексика, толкования, этимология. – М.: Изд-во «Цитадель», 1997. – 319 с.

3. Аникст А.А. Хрестоматия по зарубежной литературе ХІХ века. – М.: Учпедгиз, 1955. – 783 с.

4. Безант А. Древняя мудрость. – Минск: Издательство Белорусского фонда Рерихов, 1997. – 304 с.

5. Безант А. Загадки жизни и как теософия отвечает на них. – М.: СП Интеграф Сервис, 1994. – 271 с.

6. Библия.

7. Блаватская Е.П. Теософский словарь. – М.: Сфера, 1994. – 638 с.

8. Ганшина К.А. Французско-русский словарь. – М.: Русский язык, 1982. – 912 с.

9. Гром’як Р.Т., Ковалів Ю.І., Теремко В.І. Літературознавчий словник-довідник. – К.: Академія, 1997. – 752 с.

10. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. – М.: Русский язык-Медиа, 2003. – 846 с.

11. Зелинский Ф.Ф. Из жизни идей. – СПб., 1995. – 464 с.

12. Ключников С.Ю. Оживши пирамиды // Хейч Элизабет. Посвящение. – М.: Сфера, 1997. – С.3-6.

13. Мёбес Г.О. Курс энциклопедии оккультизма. – К.: София, 1994. – 400 с.

14. Рудникова Н.П. Солнечный Путь. Арканы Таро. – М.: Беловодье, 1995. – 400 с.

15. Стадниченко В., Шудря М. Наш перворозум Григорій Сковорода на портреті і в житті. – К.: Спалах, 2004. – 178 с.

16. Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины. – М.: Правда, 1990. – 839 с.

17. Шмаков В.М. Основы пневматологии. – К.: София, 1994. – 703 с.

18. Шюре Э. Великие Посвящённые: Репринтное издание. – М., 1990. – 419 с.